Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов

Квартира тщательно убрана, нигде ни пылинки, наволочка и пододеяльник — чистые, накрахмаленные, приятно шуршащие. У изголовья — покрытый белым полотенцем стул, на нем — пузырьки, баночки, тюбики с лекарственными снадобьями. Здесь же стакан с клюквенным, в меру подслащенным морсом.

Во всем была видна заботливая рука Семена Григорьевича, но сам он оставался невидим, как добрый джинн из старой сказки. Она с беспокойством подумала: а где же он спит? В спальню он, конечно, не входит, тахту занимает она, неужели на кухне? Сдвинул стулья и спит. Господи, откуда он взялся, почему он здесь, что ему от нее нужно?

Но, мысленно задав себе эти вопросы, Ольга Сергеевна сама на них и ответила: что бы ни привело его сюда, оказался он здесь как нельзя более кстати и вовремя: не вызови он «неотложку» — быть бы беде. Так получилось, что на склоне лет она осталась одна-одинешенька, некому стакана воды подать.

Ольга Сергеевна тяжело вздохнула. Может быть, поэтому она и не решилась окончательно прогнать его — в тот самый первый день, когда, очнувшись от обморока, встретила его горящий взгляд? Смалодушничала, испугалась больницы, в которую ее, конечно, отправили бы, не будь здесь его. А может быть, все решил этот самый его взгляд и выражение муки мученической на его изможденном, с запавшими щеками и черными глазницами лице — такое впечатление, как будто это он тяжело болен, а не она! Но как бы там ни было, тогда она не прогнала его. А потом прогонять было уже поздно. Он оплел ее своей заботой, своими услугами, большими и малыми, которые тем более были ценны, что делались незаметно, с большим внутренним тактом — она вынуждена была это признать. Среди этих услуг были и интимные, неизбежные, когда мужчине приходится ухаживать за тяжело больной женщиной. Этих услуг от него она, конечно, никогда бы не приняла, если бы не внезапный недуг, лишивший ее сил и воли, погрузивший в состояние полного безразличия ко всему окружающему.

Но теперь она пришла в себя, сердце билось, хотя и слабо, но ровно, не причиняя боли, а даже как бы успокаивая, обнадеживая ее своим четким ритмом. И настало время осмыслить происшедшее и принять какое-нибудь решение.

Что, собственно говоря, она имеет против этого человека? Что стоит между ними? Некрасивая история с тарелкой, якобы разбитой, а на самом деле присвоенной им? Но эта тарелка уже давно стоит, цела-целехонька, вон в том шкафу, напротив тахты. Семен Григорьевич, улучив момент, когда она спала, принес тарелку и поставил ее на место. А ведь раньше он убеждал ее, что тарелка пропала… Поступок, конечно, постыдный, но объясненный в его письмах страстью коллекционера, одержимого манией собирательства, этот поступок уже не кажется ей столь ужасным. Разве он не искупил свою вину бескорыстным служением ей во время болезни? Может быть, и поправилась-то она не от этих противных горьких лекарств, скорее всего бессильных что-то изменить и улучшить в сложнейшем, таинственно-загадочном механизме сердца, а благодаря его заботе, благодаря преодоленному чувству одиночества? Она стала кому-то нужна…

От всех этих мыслей у Ольги Сергеевны разболелась голова и пересохло горло. Захотелось пить. Она протянула руку к стакану с клюквенным морсом, но не рассчитала движения, стакан опрокинулся, и кроваво-красное пятно стало расползаться по белоснежному полотенцу. Она испугалась и вскрикнула:

— Валерий!

Тотчас же зажала рот рукой, но поздно — в дверях уже показалось бледное лицо этого человека, которого она только что по ошибке назвала именем умершего мужа. И тогда в порыве отчаяния, оттого что жизнь столь безжалостно жестока в своем стремлении заполнить пустоту в ее сердце, она повернулась к стене и громко, в голос, зарыдала.

«СВ. ЦЕЦИЛИЯ» ОБРЕТАЕТ ХОЗЯИНА

На картине изображена была полуобнаженная девушка, играющая на органе. Над ее головою парили розовощекие ангелы, у ног были разбросаны музыкальные инструменты. Принеся картину домой, Семен Григорьевич бережно очистил ее от пыли, сорвал старую, обветшавшую раму, заменил новой, сверкающей позолотой. После чего повесил посвежевшее полотно на самое видное место — над павловским диваном.

Отошел в сторону, прищурившись, всмотрелся в картину, довольно потер руки.

Ему не терпелось поделиться своей радостью. Позвонил Ольге Сергеевне, пригласил на чашку чаю.

— Удалось достать цейлонского, — сказал он. — Если не будете возражать, угощу и бокалом шампанского, обмоем мое новое приобретение.

Вечером, удобно устроившись в вольтеровских, с высокой спинкой, креслах, они пили чай с пирожными, пригубляли шампанское в хрустальных фужерах, неторопливо разговаривали.

— Кто это? — кивнув на картину, поинтересовалась Ольга Сергеевна.

— Сия молодая девица? Представьте себе — моя патронесса! — он захихикал.

— Ваша патронесса? — удивилась Ольга Сергеевна.

— Ну, разумеется, не лично моя… Святая Цецилия считается покровительницей музыки! А ведь я, с вашего позволения, музыкант…

Он рассказал легенду, согласно которой святая Цецилия в день своей свадьбы при игре на органе дала обет вечного целомудрия. Поэтому ее изображают с органом в руках, вот как на этой картине. Так писали Цецилию Рафаэль, Ван Дейк, Карло Дольче, Рубенс. Но были и отступления. Один из художников изобразил Цецилию с огромным, неуклюжим контрабасом.

— Но мне, конечно, больше всего подошло бы полотно кисти Гвидо Рени, поскольку его Цецилия играет на скрипке, — Семен Григорьевич снова хихикнул.

— А кто автор этой картины? — спросила Ольга Сергеевна.

— Точно не знаю… Но уверен: это подлинник и очень ценный! — Говоря это, Семен Григорьевич гордо выпятил грудь под вязаной кофтой.

— А разве нельзя посмотреть подпись?

Семен Григорьевич умилился наивности своей собеседницы:

— О, подпись еще ничего не значит! Нанести на картину подпись того или иного художника ничего не стоит. Для этого лишь необходимы краски, колонковая кисть № 1, домарный лак, скипидар, вода, вата, а также каталог Третьяковки, где имеются факсимиле всех известных художников. Полтора часа — и все готово! Вот только лаком подпись покрывать надо не сразу, а через несколько месяцев, когда краска высохнет, а не то она растворится в лаке…

— Но ведь это жульничество! — всплеснула обеими руками Ольга Сергеевна.

Семен Григорьевич поймал на лету ее руку, приник к ней губами:

— Дорогая моя, если бы вы знали, сколько жуликов подвизается на ниве искусства! Впрочем, и настоящая подпись великого художника еще не гарантия подлинности произведения. Я вам расскажу один курьезный случай… Это было более чем полвека назад. Одному собирателю принесли полотно, на котором было изображено нечто вроде Мефистофеля, во всяком случае, что-то красное. На обороте четкая и ясная подпись «Репин». Подпись подлинная, а вещь безграмотная. В чем дело? Выяснилось следующее. Когда-то эту бессовестную подделку показали Репину. Он рассердился