Рукопись, найденная в Выдропужске - Анна Викторовна Дашевская

Я вернулась к себе и занялась важным делом: чисткой рабочего компьютера. Не оставлять же на виду у следующего, кто сядет в это кресло, мою переписку с заказчиками и контрагентами – это окружение, которое каждый самостоятельно собирает, строит по кирпичику, бережёт и лелеет. Удаляем.

Личная почта, письма от подруг и друзей. Удаляем.

Фотографии с выставок, аукционов и всяческих тусовок – это можно оставить, только себе сбросить копию на флешку. А впрочем… Я и сама-то уже не всех вспомню, с кем обнималась и кому радовалась ещё два-три года назад. Жизнь течёт, и мы утекаем с ней вместе.

Нет, к чёрту. Удаляем.

Наконец компьютер мой стал стерильным, как бинт в запечатанной упаковке. Я убрала в сумку флешку с материалами, и именно этот момент выбрал Балаян, чтобы заглянуть в комнату.

– Ты здесь? Хорошо. Зайди ко мне минут через десять.

– Добрый день, Артур Давидович.

– Да-да. А ты чего тут топчешься? – он развернулся и почти упёрся носом в пуговицу на рубашке Лёлика.

Олега Карташова, м-да.

– Иду на рабочее место, Артур Давидович. Алёна, привет.

– Привет, – кивнула я и ему.

– Как съездила?

– Отлично. С погодой повезло, только в последний день дождь полил.

Мой бывший напарник хмыкнул непонятно чему и уселся на своё место.

Через десять минут зайти, да? Отлично, я как раз успею сварить себе кофе. Выбрала капсулу… Ладно, не буду врать, не выбрала, а взяла первую попавшуюся. В конце концов, я увольняюсь в первый раз в жизни, имею право слегка поволноваться! С кружкой в руках постучала в кабинет босса, вошла и села напротив него.

– Аукцион когда? – спросил он.

– Был вчера.

– И почему тебя не было на месте?

– Во-первых, вы сами мне велели задержаться в Торжке, пока я не получу нужные нам документы от архива…

– Получила?

– Да. Во-вторых, всё по аукциону я расписала в подробностях в двух экземплярах – где, когда, кто проводит, что нас интересует, эстимейт и предельную цену. Из двух экземпляров один оставила на столе у Лёлика, второй отдала Наталье Геннадьевне для вас.

– Ну ладно, ладно. Это я так, тебя дразню. Был я на аукционе, но покупать не стал, цена вышла за допустимые рамки.

Дразнит? Это у нас теперь называется «дразнить и дружески подшучивать»? И цена на этот трёхтомник не могла быть выше, чем я написала, что-то тут не так. С другой стороны, а какая мне уже теперь разница? Никакой, правильно. И я пожала плечами.

– Артур Давидович, я хотела обсудить вопрос с заказом господина С., касательно Чевакинского…

– Забудь, – перебил он меня. – Лёлик раскопал у одного коллекционера несколько документов, которые клиенту вполне подойдут.

– Вот как? А посмотреть на них можно?

Балаян секунду подумал, потом кивнул.

– Почему нет? Посмотри.

Легко встал – мне показалось почему-то, что за время моего отсутствия он помолодел на десяток лет, – набрал шифр на сейфе и достал большую папку, какие используют для хранения рисунков и эстампов большого формата. Положил передо мной на стол и жестом показал, мол, смотри.

Я одним глотком допила остывший кофе, отставила кружку подальше и развязала тесёмки на папке.

Ну что сказать? Это и в самом деле были чертежи. Дом в том самом стиле елизаветинского барокко, большой, трёхэтажный, связанный изящно изогнутыми переходами с двухэтажными флигелями. Сгруппированные колонны, высокое крыльцо, балюстрада с вазонами, слегка выступающие ризалиты…

И подпись есть, вполне читается начало фамилии нашего архитектора. Вот только дата… Да и почерк твёрдый, уверенный, совсем не такой расхлябанный, как в доставшихся мне записках. Я подняла взгляд на босса.

– Артур Давидович, тут стоит год тысяча семьсот шестьдесят пятый. Это за восемь лет до смерти Чевакинского!

– Ну и что?

– Нам заказывали документы с чертежами последнего проекта архитектора. В шестьдесят пятом он был отставлен от должности и уехал в своё имение, но прожил ещё достаточно долго! И свой собственный дом перестраивал, и соседские, и церковь проектировал, так что никак тут «последний проект» не пляшет.

– Так! – Балаян выдернул из моих рук папку, закрыл её и сунул в сейф. – Чевакинский, усадьба в стиле елизаветинского, чтоб его, барокко, последний год работы. Всё, точка. Тебе есть, что делать? Вот и иди, делай.

Очень хорошо. Никто не скажет, что я не предупреждала!

– В таком случае я ухожу, мне обещали найти аналоги трёх книг из обворованной библиотеки.

– Иди.

И он демонстративно уткнулся в какие-то бумаги.

Уже у двери я повернулась и спросила:

– Кстати, хотела поинтересоваться – вы помните о нашем договоре касательно половины гонорара за Чевакинского?

– Чертежи принёс Лёлик, – пожал плечами Балаян. – Значит, и деньги получит он.

Первое, что я сделала, добравшись до дома – позвонила Наталье.

– Босс ещё там?

– Ушёл обедать. Вернуться не обещал.

– Я в отпуске и вне доступа для всех.

– Хорошо, – ответила она невозмутимо. – А если что?

– Двадцать первого я улетаю, сообщения буду читать. Числа пятого-шестого отдайте ему второе заявление, пожалуйста.

– Так и сделаю.

И мы распрощались.

Следующим был звонок Кузнецову.

– Я взяла билет на двадцать первое.

– Молодец. Сегодня вечером я могу заехать?

– Да, буду ждать.

Пожалуй, надо помыть голову. У нас, конечно, деловая встреча, но кто знает, а вдруг она превратится в романтическое свидание? И где-то у меня были новые, пару недель назад купленные духи…

***

От разглядывания бронзовой статуэтки меня отвлёк пронзительный голос тётушкиной ассистентки Франчески.

– Элена, cara mia! Ты где? Тебя тут ищут!

– Кто? – завопила я в ответ.

– Очень симпатичный мужчина!

Господи ты боже мой, неужели опять Бенджи? Ну ясно же сказала ему отвалить. В стопятидесятый раз!

Ах, да, может возникнуть вопрос, на каком языке я разговариваю с Франческой? В анамнезе-то у меня английский плюс немецкий, филфак, романо-германская группа. Так вот, разговариваем мы на странной смеси английского, итальянского и археологического суржика, и ничего, все всех понимают.

Вот уже полтора месяца я работаю с тётушкой Ядвигой в районе Черветери. Конечно, к раскопкам как таковым меня никто не допустит, я – технический персонал. Вот статуэтку описываю – бронза, ориентировочно VIII-VI век до н.э., изображает женщину в гиматионе, размер – шестнадцать сантиметров…

Вообще-то уже начало ноября, работа заканчивается. Вот-вот пойдут дожди, пора законсервировать раскопы, вывозить добычу и заниматься её подробным описанием, включающим всё, от радиоуглеродного анализа до увлекательнейших научных свар по любому поводу. Но в этом я, увы, уже не буду принимать участия, мой праздник жизни заканчивается, и впереди серые будни. Московский ноябрь, поиски работы, мокрые ноги…

Бррррр, не хочу