Медвежий край - Дарья Андреевна Кузнецова

Непроглядно-чёрное одеяние скрадывало очертания туловища – если таковое вообще имелось. Голова уродца выглядела почти нормальной, чем пугала ещё больше. Человеческие, густые, сальные чёрные волосы струились широкими прядями, где-то свивались в жгуты. Некоторые из них шевелились сонными змеями. Лицо – цвета сажи – искажала гримаса ярости, а такие же чёрные нечеловеческие глаза матово блестели, как у тюленя. Во всём существе не получалось найти, как ни старайся, ни единого пятнышка иного цвета.

Во всех них. Существ было много, они толпились вокруг на небольшом расстоянии, тянулись к людям. Безобразные лица, гротескные тела… Словно некий злой насмешник собрал могучей горстью два десятка человеческих тел, грубо перемешал их, поделил – как придётся, как сложится, – обмакнул в самые чёрные чернила и вдохнул в то, что вышло, жизнь.

Взгляд Антонины метался с одного, безглазого, лица к другому – с двумя ртами и половиной носа, к третьему, с которого свисали на коротких верёвочках глаза, к четвёртому, к пятому – одно омерзительней другого. Их рты открывались, исторгая клокочущие звуки, с какими прибой перекатывает камни: попробуй разобрать! Отчаянно хотелось вновь зажмуриться, но так стало бы ещё страшнее.

Дар жiвницы отзывался на окружение странно, ничего подобного Бересклет прежде не испытывала. Чёрные создания были, существовали и не являлись видениями – дар никогда не обманывался в таких вопросах, – но чем они были – не понять. Нечто эфемерное, расплывчатое и едва уловимое, но опасное и, кажется, весьма могущественное.

Если бы она могла ощущать радиацию, та должна была бы производить схожее впечатление.

Эрыквын всё быстрее продолжал скакать вокруг, ускорялся пульс ванныярара, сливаясь в дребезжащий охрипший гул, который то и дело обрывался – поначалу редко, но с каждой минутой всё чаще. Ничего хорошего это не сулило.

И точно: вот шаман запнулся, а вот одна из чёрных ладоней схватила его за плечо. Чукча вывернулся из захвата, но стало очевидно: чары его слабели. Всё новые и новые кривые нечеловеческие лапы тянулись, всё ближе и опаснее они становились, всё сильнее редел туман, открывая следующие шеренги тёмных фигур.

Нарастающий гул, в который уж вовсе не различимо слились завывания Эрыквына и голоса безобразных существ, оборвался громом. Антонина испуганно вскрикнула, вжалась в Сидора ещё теснее – и только после этого осознала произошедшее.

Выстрел. Выстрел оглушил – её и, кажется, весь маленький жуткий мир вокруг. Мир резко и кисло пахну́л порохом.

Сидор в ответ прижал крепче. Показалось – утешая, но нет, движение имело другую цель. Березин дотянулся до затвора, и его протяжный, долгий звук надорвал повисшую тишину. Повисшую не просто так – над неопрятной землистой кучей, которой опала одна из чёрных фигур и две следующих за ней.

Кем бы ни были эти чудовища, свинца они боялись как живые.

– Инэнвичевкэ! К’ынвилгитык! – рвано, с расстановкой проговорил Сидор. «Не мешайте! Остановитесь!»

Кэль-эт разгневанно загомонили в ответ, заволновались – не требовалось разбирать издаваемые ими звуки, чтобы понять настроение. Они не привыкли, что человеческое оружие способно причинить вред или даже убить, а Сидор – не вдавался в тонкости и не пытался понять, отчего в его руках обычный карабин становится опасен для необычных существ. Пользовался тем, что имел.

Атаку Березин почуял загодя, как чуял затылком летящие в батарею снаряды. Кэль-эт ещё сами не пришли к согласию, а он знал: драки не избежать.

– За спину! – тихо рыкнул и Эрыквыну, и Антонине.

Поздно было корить себя за мягкотелость и согласие взять девушку с собой, оставалось пытаться защитить сейчас. Благо повиновалась она беспрекословно, только окинула диким взглядом расширенных от испуга глаз и вцепилась сзади в ремень.

Не так она должна была познакомиться с тонким миром…

В Эрыквыне Сидор не сомневался, прикроет. Пусть они никогда не были друзьями – сказывалась разница в отношении к этому понятию и раздражающий Березина трепет чукчи перед Умкы, – но в таком деле на шамана можно было положиться.

Хорошо, карабин был заряжен полностью. Плохо – времени перезарядить не дадут, а духов слишком много. И что делать после – неясно…

Березин почти не целился, с такого расстояния не промазать. На каждый выстрел приходилось два-три кэль-эт: их прошивало насквозь, и дальше уже как повезёт, кто за кем стоял. Сидор не частил, а духи – пугались и не отваживались нахлынуть всей толпой. Одна надежда, что они не умели считать и не знали, сколько в карабине патронов…

От напряжения воздух вокруг казался густым и вязким. Березин дивился медлительности собственных движений и неповоротливости проворных обычно кэль-эт. Хрипло, надрывно, из последних сил лязгал за спиной ванныярар – то ли тренькал по зубам, то ли так проржавел от натуги голос уставшего шамана.

Как ни тянулось время, а вот в стволе последний патрон.

– Убирайтесь, пока живы! – потребовал Сидор по-русски, не сумев с ходу вспомнить слова чужого языка.

Если бы духи навалились гурьбой, тут-то людям конец. Но – боялись. Мир окрест замер в ожидании: у кого первого сдадут нервы.

Если бы не широкая спина исправника и жёсткий кожаный ремень, за который можно цепляться, первой не выдержала бы Антонина. Паника накатывала волнами, каждая из которых разбивалась с грохотом нового выстрела и заставляла всё крепче вцепляться в жёсткую тёмную кожу, отчего края ремня больнее врезались в ладони.

Всё это было слишком для неё. Только сегодня Бересклет узнала о реальности этих сказочных персонажей, не сумела до конца не то что принять – осознать! «Слишком» было с самого начала, когда пальцы безобидной, скромной, тихой Веры Верховой располосовали грудь Сидора подобно острым когтям, но тогда всё закончилось быстро. А сейчас…

Они не могли, не должны были существовать, эти чудовищные смоляные человечки!

Хотелось, чтобы всё закончилось прямо сейчас, видение растаяло и оказалось, что Антонина задремала, сидя за столом в избе. Или хотя бы – чтобы Сидор усмехнулся, потрепал по голове, как ребёнка, спросил с насмешкой: «Испугалась?» И она бы честно призналась в собственном страхе и от души пообещала больше не напрашиваться в такие истории. Ладно бы их окружали люди, там она смогла бы хоть чем-то помочь, а здесь? Она даже не понимает, что это такое!

Впрочем…

Как-то же она их чувствует, и чувствует в них некое подобие жизни. Что, если попробовать воздействовать на это подобие? Хоть как-то. Наверное, хуже не будет…

Сложнее было решиться не от этих сомнений: поможет, не поможет ли? Куда надёжнее стояла стена собственных принципов и привычек: слишком хорошо её выучили, слишком правильные вещи вложили в голову. Долг жiвника – нести жизнь, хранить её и оберегать, а причинять вред – табу. Ударить, выстрелить – это не столь страшно и сложно, как заставить себя применить чары во зло. Даже попробовать. Даже защищаясь. Потому что одно дело – причинить боль, чтобы отрезвить и отпугнуть пьяного дурака, а тут требовалось другое, требовалось бить на поражение, не зная, чем именно обернётся удар – и для жертвы, и для неё самой.

Подтолкнул вид шамана, на которого она бросила взгляд через плечо. Эрыквын был бледен, едва двигался, а посеревшую кожу покрывали мелкие капли пота.

Подтолкнуло напряжение, исходившее от Сидора, которое она ощущала всей кожей.

Подтолкнул последний выстрел.

Антонина не разбиралась в оружии и не могла бы объяснить, почему решила, что этот выстрел – последний. Наверное, ощутила по тому, как особенно подобрался после очередного раската грома Березин.