Медвежий край - Дарья Андреевна Кузнецова

он Антонину на постой в любой дом города, всё одно – молва бы их свела. Он ей начальник и не позаботиться о ней и не взять на себя ответственность в любом случае не смог бы, а горожанам бы этого хватило.

– Если тебе так неприятно, можно попробовать что-нибудь придумать, – предложил неуверенно.

– Мне неприятно, что чужим людям есть дело до того, кто мы друг другу, – возразила она. – И досадно, что ничто этого мнения не изменит. Есть чувство неизбежности, а оттого хочется совершить какую-то глупость просто назло всем, чтобы сказать: вы не правы. Но это ребячество. И уж тем более тут нет твоей вины, заткнуть болтливые рты никаким шаманам не под силу. Даже самому Умкы.

В усталом голосе послышалась улыбка, и Сидор улыбнулся в ответ.

– Потерпи немного, скоро уже дома будем.

Березин лукавил и сам понимал это. Он не знал, насколько далеко от Ново-Мариинска стояла семья Эрыквына и где именно его поймала весть о поисках Сидора. По здешним меркам, несколько дней пешего пути – ближний свет, и сам бы Сидор легко одолел такую дорогу, но что делать с Антониной? Зимой проще, на нарте без пурги – и впрямь нетрудно добраться, а сейчас…

Но расстраивать девушку своими измышлениями он не стал, пусть отдохнёт. И без того ей сегодня досталось и пришлось пережить изрядно тяжёлых минут.

Говоря о собственной благодарности и радости от её присутствия, Сидор утаил часть правды. Пусть всё разрешилось благополучно, он до сих пор корил себя за то, что поддался на уговоры и взял её с собой. Да, предвидеть не мог, и на подобные опасности с приключениями никто не рассчитывал – что трудного, отыскать в тундре не приученного прятаться домашнего мальчишку! Кто мог ждать, что доведётся сразиться со сворой кэль-эт и познакомиться с одним из самых влиятельных существ здешних мест?

И всё же к счастью, что она настояла. Справился бы он сам, без Антонины, с нападающими? Да, и сейчас это не вызывало сомнений, но большой вопрос – какой ценой? И кем бы после того стал?

Сейчас особенно отчётливо звучали в голове слова Ухонцева, и Сидор только теперь пронзительно точно ощутил всю их остроту. После того как столкнулся с Верховой Верой и узнал её историю, после того, как тихий книжный мальчик Сашка помчался спасаться, гонимый звериным инстинктом, в чуждую ему тундру, а вернее – прочь от человеческого жилья, которое вдруг показалось зверю внутри опасным, угрожающим. Мальчишка умом и звериным чутьём понимал, чего лишится в наказание.

Александру навряд ли грозил слишком суровый приговор, он всё же ещё ребёнок, несмотря на тяжесть совершённого преступления. Его бы не казнили и не отправили бы на каторгу, куда там! Вероятнее всего, выслали бы на другой берег лимана. Но зверя повёл страх, который Сидор начал чуять незадолго до появления духов, когда беглеца почти нагнали. Чуять и – понимать.

Потому что сам он задержался в шаге от того, чтобы уйти в тундру точно так же, как сделал это Сашка Верхов. По иной причине, и зверем он бы стал другим. Наверное, не появись в его жизни Антонина, через год-другой – что для вечной мерзлоты и сопок эти годы! – он бы не вернулся с охоты, может, даже не заметив перемены. Ловил бы тюленей с припая, дремал, свернувшись на снегу под застругами…

Сейчас, даже став зверем в момент опасности, Сидор бы сумел вернуться. Сейчас ему было зачем и куда возвращаться. К кому. Вот только Березину совсем не хотелось делать этот последний шаг, отделяющий человека от чего-то другого, пусть даже этот шаг откроет новые пути и возможности.

Не имеющий чародейского образования, Сидор понятия не имел, как это вообще возможно – живому человеку вдруг стать белым медведем, не совершая никаких ритуалов, пусть даже и самых сказочных. Да и вряд ли знали это современные чародеи и проходили в университетах: существование Нави до сих пор держалось в секрете. Но собственный пример всегда нагляднее любых учёных предположений, и Сидор уже не сомневался: это возможно. Если зверь амба сумел стать человеком, отчего бы человеку не суметь превратиться в зверя?

Так что Антонина его всё же спасла. А он намеревался в ответ сделать всё возможное и невозможное, чтобы вернуть её в безопасное место и больше не подвергать подобному риску.

От усталости показалось иначе, но за «порогом» они простояли не пару часов, а всего несколько минут, когда Эрыквын позвал гостей внутрь. Антонина, до сих пор так и не пришедшая в себя после стычки с кэль-эт и непривычно огромной растраты сил, встретила приглашение с облегчением, а в яранге, вслед за Сидором ответив на приветствие, уселась на оленью шкуру, постеленную поверх разбросанной сухой травы, и с наслаждением расстегнула наконец пальто и сняла берет, щурясь на свет.

Под пологом оленеводческого шатра оказалось тепло, сухо и невыразимо уютно после сырой туманной тундры. Пахло очагом. Въевшейся копотью, варёным мясом, прогорклым жиром, кислым по́том, старыми шкурами, землёй и ещё десятком других сильных, ярких запахов – неизменных спутников жилья.

Простая керосиновая лампа, подвешенная к одной из толстых жердей, произвольно пересекающихся и подпирающих купол шатра, озаряла его светло-коричневое нутро и собравшихся людей. Обложенный камнями очаг уже прогорел, но из-под пепла порой поднимались тонкие дымные стебельки – что-то там, в глубине, ещё тлело. На гостей с насторожённым любопытством взирало несколько человек: совсем древняя старуха с изрезанным морщинами лицом, пара парней, снулого вида мужчина средних лет и две женщины, чей возраст Антонина определить затруднялась – уже не девушки, но ещё крепкие и нестарые.

Возле костра и вокруг людей равномерно растёкся многочисленный, но небогатый скарб, причудливо сочетавший в себе знакомые Антонине предметы, вроде чайников и котлов и неких одёжек или мешков из цветастого полотна, и причудливые вещицы, пошитые из шкур или сделанные из палок. Всё это несло на себе бесчисленные следы долгой службы в человеческих руках и производило впечатление обжитой, привычной неопрятности.

При появлении гостей женщины, внимательно рассмотрев их и удовлетворив своё любопытство, принялись хлопотать в стороне – оказалось, там стоял обыкновенный керосиновый примус.

Продолжился разговор на чукотском, который становился всё более вялым. Сидор слушал краем уха, но после рассказа об их приключениях и встрече с Пичвучьыном жители яранги стали обсуждать свои бытовые дела, оленей и охоту, а вскоре большинство разошлось спать. Одна из женщин увела старуху в полог – выгороженную внутри всё теми же шкурами конуру, напоминавшую гнездо, туда же ушёл мужчина постарше, а молодые устроились здесь же на шкурах, немного в стороне.

Антонина опять прикорнула на плече спутника, а тот обнял её, постаравшись устроить поудобнее. Березин ещё беспокоился, как будет кормить девушку, всё же местная кухня отличалась своеобразием, но варёное без соли мясо та приняла на удивление спокойно – наверное, от усталости. Впрочем, даже усталость не заставила её согласиться на юколу – сушёную рыбу, также несолёную.

За стенками шатра звучала ночная жизнь тундры – кричали птицы, то и дело проносились мимо звери, – и покров из шкур не ослаблял звуков, да ещё в яранге кто-то раскатисто, гулко храпел. Но ночь всё равно прошла спокойно. Обычно чуткий сон Антонины от усталости настолько окреп, что не разбудили даже поднявшиеся чуть свет, чтобы приготовить еду, женщины. И чистота