Тайна Ненастного Перевала - Кэрол Гудмэн

Глава двадцать девятая

Поднимаюсь наверх, все еще сжимая блокнот. Беру свой рюкзак, в который еще вчера уложила одежду, туда же прячу и ноутбук, на случай, если больше не вернусь. После моего срыва меня, скорее всего, уволят. Питеру Симсу прикажут выгнать с территории, а если бы они все еще держали собак, то спустили бы и их на меня.

«Все в порядке», – говорю я себе, спускаясь по винтовой лестнице, возможно, в последний раз. Я готова уйти. Это не то продолжение, за которым я пришла, но на основе того, что рассказала мне Вероника, я с помощью мамы смогу написать ее версию истории. Кертис Сэдвик ее прочитает и захочет опубликовать. И именно моя книга спасет издательство «Гейтхаус». Возможно, только возможно, этот шанс – рассказать ее историю – спасет и мою мать тоже.

Летиция маячит у подножия лестницы, наверняка чтобы сообщить мне, что я уволена. Но вместо этого она спрашивает:

– Собираетесь в город на парад?

– Да, – отвечаю я, вспомнив вызов Кровавой Бесс. Перед отъездом вполне могу посмотреть, кто стоит за этим профилем в соцсетях. – Я слышала, зрелище великолепное.

– Их всех съедает любопытство, – фыркает она. – Они устраивают посмешище из семейной трагедии. У нас с Питером будет полно забот с этими подростками, которых придется выгонять с территории.

– Может, вам натравить на них пару сторожевых собак? – предлагаю я.

Летиция бледнеет.

– Мисс Кори, мы не хотим никому навредить. Просто пытаемся не дать им поджечь лес. Это слишком жестокое напоминание мисс Сент-Клэр о пожаре, который лишил ее зрения.

– Не сомневаюсь, вы обе многое хотите забыть из той ночи. – С удовлетворением наблюдаю, как вспыхивают румянцем ее щеки, точно угли под кожей, и поворачиваюсь, чтобы уйти.

– Постарайтесь не заходить сегодня в лес, – говорит она мне в спину. – Мы с Питером будем вооружены, не хотели бы случайно подстрелить вас.

Всего одиннадцать часов, а в деревне уже яблоку негде упасть из-за парада. В лотках на улице торговцы продают сидр и горячий шоколад, карамельные яблоки, усыпанные сладким попкорном, и капкейки из «красного бархата» под названием «Кровавая Бесс».

По улицам бегают дети, кто-то в диснеевских костюмах из магазина, кто-то в сшитых вручную нарядах фей и животных, – они собирают конфеты у измученных продавцов. В воздухе витает едва сдерживаемая энергия, подпитанная сахаром, и даже у меня от этого ощущения сводит зубы.

Немногие из приемных семей, в которых я жила, одобряли выпрашивание конфет на Хэллоуин. А в годы, что я жила с мамой…

Я так резко останавливаюсь на тротуаре, что в меня врезается ребенок в костюме Человека-паука. Помню, как стояла на деревенской улице, очень похожей на эту, и плакала, потому что все дети были в костюмах, кроме меня. Моя мать опустилась на колени, посмотрела мне в глаза и сказала: «Будь осторожна с костюмами, которые выбираешь, Агнес. Некоторые очень сложно снять».

Странные слова для ребенка, но это сработало.

Я перестала плакать, испугавшись выражения глаз матери. Думаю, тогда я и поняла, что она заперта в ловушке под маской. Теперь я понимаю, это потому, что она была вынуждена бежать, ее подруга ее предала.

Парад начинается только в пять, так что я иду в библиотеку, проверить почту и напечатать последнюю главу.

В библиотеке тоже все места заняты: там рассказывают истории, проводят мастер-классы по изготовлению масок. Я нахожу местечко между стеллажами, где можно спокойно сесть на пол и проверить сообщения. И сразу вижу уведомление в телефоне от Кровавой Бесс. Но когда открываю свой профиль, на фотографии не она. Там размытая фигура, которая стоит среди надгробий на детском кладбище. «Все призраки восстанут из мертвых в канун Дня всех святых» – гласит подпись. Изображение слишком нечеткое, ничего не разглядеть. Увеличиваю фотографию, чтобы рассмотреть получше, и когда я вижу лицо, рука начинает дрожать.

Это я.

Я стою над могилой Агнес Кори, как будто только что восстала из нее, безо всякого выражения на лице, точно зомби.

Меня пробирает холод, все тело немеет, и оно уже мне не принадлежит. Как будто я умерла и теперь парю над собственным телом. А затем падаю обратно. В ярости. Кто-то следил за мной, когда я пошла во сне на кладбище и сделал фотографию. Но кто? Хэдли? Но как она могла пробраться на территорию? Тогда Летиция? Несмотря на все ее правила и запреты интернета, могла она публиковать посты от лица Кровавой Бесс? Худшего нарушения личных границ и не придумаешь – заснять меня, когда я явно не в сознании – но она не просто сфотографировала меня, они с Вероникой забрали мое прошлое. Теперь я понимаю, как себя чувствовала моя мать. Но я не могу позволить этому свести меня с ума так же, как они свели с ума мою мать. Мне придется разоблачить Веронику с Летицией и потребовать вернуть нашу историю.

Закрываю картинку и открываю почту. Там одно сообщение от Аттикуса, ответ на мой вчерашний вопрос.

«Агнес, я понятия не имею, кто это пишет, и Хэдли тоже. Честно говоря, мы оба беспокоимся о тебе».

Закрываю письмо, даже не дочитав, открываю последнее сообщение от Кертиса и пишу ему.

«У меня есть новая глава для вас, думаю, она покажется вам интересной. Вы заметите, что в ней говорится о видеокассете. Я не знаю, что было на пленке, но сегодня я встречаюсь кое с кем, кто может знать больше. И тогда, думаю, все недостающие кусочки головоломки встанут на свои места: эта книга поразит всех».

Остаток дня я провожу, прячась между стеллажей и расшифровывая последнюю часть, а потом перечитываю все, что успела записать. Теперь я так четко все вижу. Вероника рассказывает свою часть истории, где она – героиня, а Джен – злодейка. Как, должно быть, Вероника злилась, что книга, которая принесла ей известность и состояние, показывает ее сумасшедшей женщиной, запертой на чердаке. «Почему, – гадала я, – она вообще разрешила ее опубликовать?» Но потом вспоминаю слова Питера Симса, как пригодились те деньги от продажи книги. Возможно, у Вероники не было выбора.

Неудивительно, что она больше не написала ни одной книги, пока не появилась я и не попросила написать продолжение, и тогда она поняла, кто я. Ей было весело рассказывать свою версию событий про злодейку Джен дочери Джен? Или ее мотив был серьезнее?

Возможно,