Убийство в подарок - Карен Дюкесс

Писательница отхлебывает чай. На кисти у нее несколько веснушек. Моя мать тоже все время стремилась к счастливому концу. Но почему‐то стремления Эмити не выглядят истерическими. Образы, теснящиеся у нее в голове, кажутся безобидными, даже приятными, совсем не опасными.

– Ну а ты? – спрашивает Эмити Уайетта. – Как ты оказался здесь один?

– Вопрос на миллион долларов, – говорит он. – Это будто бы подарок от моего друга.

– Почему будто бы? – Миссис Кларк доливает ему чаю.

– Потому что неизвестно, кто больше от этого выиграл, – говорит Уайетт, на сей раз кладя в кружку три чайные ложки сахара. – Я начинаю подозревать, что от меня хотели отдохнуть.

– И сплавили тебя подальше через океан? – догадывается Эмити. – Да не может быть.

Я опасаюсь, что Уайетт обидится, но он только смеется и говорит:

– Будем надеяться, что так, – хотя и не выглядит убежденным в этом. – Бернарда интересуют только птицы.

– Он орнитолог? – уточняет писательница.

Уайетт отрицательно качает головой.

– Орнифил, если можно так выразиться.

– Любитель птиц, да? – догадываюсь я.

Уайетт вздыхает.

– Даже не знаю правильного названия.

– А я не очень понимаю прелесть наблюдения за птицами. – Эмити снова отхлебывает чай. – В медовый месяц мы с мужем ездили на сафари в Кению, и однажды к нам присоединилась английская чета, приехавшая смотреть на птиц. Мы видели, как лев набрасывается на газель или как маленький жираф качается на длинных ножках, а женщину это совершенно не занимало. Она пялилась в бинокль на небо и восторгалась: «Ах, Найджел, гляди, ей-богу, это каштановая овсянка!»

Уайетт снова вздыхает.

– Спасибо за поддержку. – Он делает большой глоток чаю. – Бернард бредит птицами, а я бы хотел, чтобы так бредили мной. Ревную к птицам. Жалкая история, да?

Эмити протягивает руку через стол и похлопывает парня по руке.

– Ни капельки.

Через несколько мгновений молчания у меня появляется ужасное подозрение, что настает моя очередь.

Разумеется, писательница тут же спрашивает:

– А тебя что сюда привело?

Я ломаю голову, как бы получше изложить свои обстоятельства, чтобы избежать чрезмерного сочувствия, которого не хочу и не заслуживаю, но при этом не показаться черствой. В конце концов я выпаливаю:

– Мама без моего ведома купила для нас путевку, а потом умерла, и вот я здесь.

– Бедняжка, – качает головой Эмити, – ты еще слишком молода, чтобы терять мать.

Знала бы она…

– Соболезную, – произносит Уайетт.

– Ничего, – отвечаю я, – мы не были близки.

Теперь миссис Кларк ласково похлопывает по руке уже меня, но это почему‐то не раздражает.

– Мама, наверно, очень тебя любила, раз приготовила такой сюрприз, – говорит она. – Это очень милый подарок.

Ясное дело, Эмити любит сюрпризы. Как все оптимисты.

У меня нет желания продолжать разговор, поэтому я отодвигаю стул, встаю и, извинившись, иду разбирать вещи, пока разница во времени не подкосила меня.

Глава шестая

Две свободные спальни практически одинаковы, поэтому я закатываю чемодан в комнату с забавной лампой-шляпой и ставлю его на складной стул для багажа.

Когда мама велела мне собрать вещи для поездки в Вермонт с одной ночевкой, я не смогла толком заполнить дорожную сумку. Две смены одежды и нижнего белья, пижама-комбинезон, резинки для волос, расческа и зубная щетка – вот и всё. Но мама битком набила большой виниловый чемодан, тот самый, с которым прибыла из Индианы много лет назад. Она взяла изрядную кучу теплых джемперов, шерстяных юбок и хлопковых водолазок, джинсы, вельветовый костюм, тренировочные штаны, одежду для йоги, фланелевую ночнушку, халат, тапочки и гору носков и нижнего белья, чтобы пару недель продержаться без стирки. Еще она упаковала мохеровый плед, которым любила закутывать ноги, когда смотрела телевизор на диване, свою свадебную фотографию в рамке, кофейную чашку с надписью «Будь эспрессивной» и резную деревянную шкатулку с бисерными ожерельями и сережками. Чтобы застегнуть на чемодане молнию, нам обеим пришлось на него сесть. После того как я вернулась в Буффало и прошел месяц, а мать так и не появилась, я вспомнила про ее чемодан и решила, что она, видимо, изначально планировала ехать дальше без меня. Возможно, так оно и было. Но со временем я обнаружила, что тот самый старый чемодан всегда трещит по швам, даже когда мать приезжает к нам всего лишь на выходные. Путешествия налегке, как‐то сказала мне она, сильно переоценивают.

Для нынешней поездки я бы собрала побольше вещей, но меня сдерживал лимит на размер ручной клади. Поэтому пришлось ограничиться самым необходимым. Я встряхиваю дождевик и вешаю его в стенной шкаф вместе с двумя платьями и парой блузок. Забрасываю туда же босоножки и ботинки, а остальную одежду складываю в комод. Ночную рубашку сую под подушку, включаю зарядку от телефона в розетку у тумбочки и ставлю косметичку со средствами гигиены на столик под зеркалом, где держать их кажется тактичнее, чем в общей ванной. Закрываю пустой чемодан и прячу его в угол.

Странно иметь так мало имущества. Обычно меня окружает уйма предметов. Мои пожитки, бабушкины, вещи, принадлежавшие дедушке, которого я почти не помню, и отцу, которого не помню совсем. Бабушкин дом – а я все еще считаю дом ее собственностью, хотя владею им одна уже три года, – переполнен картинами, книгами и всяческим барахлом, включая старые школьные пеналы и жестяные коробки от конфет, которые собирал мой отец. Есть корзины с пряжей – бабушка вязала шерстяные платки, – старые экземпляры журналов «Поле и ручей» и «Нью-йоркер», удочки и рыболовные катушки. В кухонных шкафах припасены полуфабрикаты, в столовой стоит бабушкин свадебный сервиз, полки в кладовке завалены подсвечниками, скатертями и старыми сборниками комментариев к Торе. В бельевом шкафу в коридоре на втором этаже лежат не только простыни, которые я купила на распродаже в прошлом месяце, но также детское одеяльце моего отца, бледно-зеленое, обшитое белой тесьмой, и старые хлопчатобумажные спальные мешки, которые бабушка приберегала для пикников. Дом проникнут теплом и уютом семейной истории, воспоминаниями о родных, и я люблю его.

Но в этой скромной комнате с практически пустыми шкафом и комодом меня вдруг охватывает радостное возбуждение. Словно я перестроила свою жизнь по советам Мариэ Кондо [4], но, вместо того чтобы оставить самые памятные вещи, вцепилась в предметы без истории, никогда не принадлежавшие никому, кроме меня. Здесь только самое необходимое: одежда, принадлежности для ванной, для сна и ничего больше. Это дает ощущение, будто все возможно.

Глава седьмая

До центра деревни несколько минут пешком по крутой, мощенной булыжником улочке, а затем несколько кварталов вдоль двухполосной дороги с таким узким