Кабул – Нью-Йорк - Виталий Леонидович Волков

Абдуллоджон махнул рукой:

— Война — горная река. Раз зашел поглубже — и понесет, на берег не выбраться. У кого дольше воздуха хватит в мехах, тот и переживет. Переживет, а победы тут нет. Какая в горах победа?

Самым удивительным для Рустама стало то, что на следующий день после возвращения таджика, когда Шоев собрался уже двинуться на поиски Наманганца в Кабул, в Кундуз пришел, словно притянутый нитью судьбы, большой, хорошо вооруженный отряд. Во главе его стоял Джума Ходжаев.

Соколяк и Ютов пьют 8 октября 2001-го. Назрань

Юрий Соколяк явился по вызову Большого Ингуша в его рабочий кабинет. Секретарша была отпущена, телефон отключен. Соколяка удивило отсутствие знакомых ему личных охранников генерала — их места в офисе заняли другие люди. Соколяку бросилось в глаза их сходство между собой сомкнутыми на лбу мохнатыми, как ветки елок, бровями. «Ингуш своих горцев вызвал», — отметил он, понимая, с чем связаны перемены.

— Садись, Соколяк, — властно встретил бывшего адъютанта Ютов. Он извлек из секретера две бутылки, коньяка и водки, и поставил на стол.

— Что выберешь? Хочу выпить с тобой.

Соколяк заметил, что у Ютова набухли мешки под глазами. Старая история с почками? Все старое возвращается. Вернее, догоняет. Ему больше хотелось теплого коньяка, чем теплой водки, но он выбрал водку.

— Все старое догоняет нас. Тогда пили водку. Теперь опять война? — спросил он.

Ютов утвердительно кивнул и поставил перед собой два стакана.

«Большая война», — подумал Соколяк. Странно, но он был рад новой линии судьбы.

— Что, Соколяк, разлей. Выпьем мы за… — Ютов что-то хотел сказать, потом передумал, — выпьем за сына моего. У черного орла не родится белой голубицы.

После стакана водки лоб у генерала разгладился. Соколяк знал, что Ютов хочет поговорить, а не выпить, и разлил снова. «А то как за покойника», — неловкая фраза сорвалась с его языка и провалилась в возникшую тишину.

— Да, за покойника. Теперь за Рустама выпьем. Готов ты, Юрий Соколяк, за своего боевого товарища выпить твоей русской водки?

Соколяк и ждал, и боялся этого. Умом он понимал, уже перед последней поездкой в Москву понимал, что время Рустама при Ютове подошло к концу. Желал этого, и, видит бог, не от одной только ревности. У Соколяка с Ютовым была одна Родина, одна свобода, у Большого Ингуша с Рустамом — другая. Желал, но и боялся, понимая, что только одной Родины и свободы Ютову надолго не хватит. А, значит, скоро и его кончина. И все-таки он с радостью поднял стакан:

— Всякий сосуд бывает исчерпан, генерал. Глотнул побольше, и нету, как не было.

Ютов усмехнулся:

— А твоя верность? Зачем тебе верность, Соколяк?

— Моя? — адъютант задумался. — Моя верность в плоской фляге. Вся на дне, а всю не выпить.

— Ты не ответил мне. Разве верность другому, до конца — это не предательство ли себя? Ты не похож на пустого человека, никогда похож не был, потому-то «там» я пил с тобой горькую и никогда — с полковниками и генералами. С ними — коньяк. Прежде чем выпить за упокой воина по вашему обычаю, скажи, где граница твоей верности?

— Вы хотите знать, генерал? Скажу. Скажу опять, хотя когда-то отвечал вам. У меня с вами — одна родина — это Кандагар. Это общее время.

Ютов знал, что в те редчайшие моменты, когда он позволял своему «афганскому» адъютанту выпивать рядом, того начинало «вести». Соколяк и сейчас все еще был человеком, и Большому Ингушу, познавшему механику людей, но редко видящему их вблизи, нравилось наблюдать за движениями по-своему изворотливого нетрезвого ума.

— Значит, идешь по времени назад? Значит, как встретишься с там с собой, оставишь меня?

— Да, Руслан Русланович. Но вы знали людей, которые еще до смерти встречали всего себя?

Ютов углубился в мысли. Он жестом показал Соколяку, что пришло время снова разлить.

— Я видел таких людей. Скоро с одним из таких тебе предстоит встреча.

Соколяк ответил не раздумывая, по наитию:

— Полковник Миронов?

— Ты как узнал мои мысли?

— Если бы нет, мы бы пили сейчас за полковника, не за Рустама. Или за меня. Я изучил вашу теорию равновесия.

Ютов помрачнел. Соколяк попал в больную точку. До разговора с адъютантом он побеседовал с сыном. С тем, кого он видел наследником, с тем, ради кого… нет, с тем, кому он создавал престол кропотливым умным трудом. Наследник стыдился пухлого подбородка и мечтал стать Шамилем.

Тяжелые мысли гнетом лежали на плечах у Ютова перед этим наставлением сыну. Рустам, вместо того чтобы выполнить указание Ютова, ушел в Афганистан. Об этом сообщил верный человек из Чечни. Это означало войну. Опасную войну с Назари — если Рустам доберется до него. Пророчество полковника сбывалось, из врага Миронов становился единственным союзником. Как это он сказал? Союзником по истории? Ненадежней спутника не найти. Ютову не хотелось этой войны. Прав был Соколяк, убирать Рустама следовало еще в Москве. Не решился. Почему? Чего не учел? Не учел ясного всем. Принцип равновесия в статике один, но иной в движении. Нельзя идти одновременно двумя ступнями, хотя стоять крепче на двух ногах. Впрочем, был и иной ход — переждать, уехать в Турцию, паспорта готовы давно, укрытие ждет его. Переждать, а потом, вернувшись, оглядеться, стоя на руинах. Там видно будет, где искать для равновесия друзей и врагов.

— Скажи мне, Азамат. Подними глаза и скажи. Ты хотел бы уйти с моим джигитом Рустамом в горы? — обратился он к сыну.

Юноша поднял голову, глаза его, робкие при редких разговорах с отцом, заблестели.

— Я ушел бы в горы с Рустамом, отец.

— А со мной? Пошел бы ты со мной? Не в горы, войной, а в долгий путь? Я научу тебя быть воином долгой войны, научу видеть слабости друзей и силу врагов, научу считать время жизни, как пульс в бою, при стрельбе. Я научу тебя побеждать, чтобы ты смог стать продолжением меня.

Глаза сына потухли. Ютов встряхнул его за подбородок:

— Пойми, Рустам в горах сильнее тебя. Ты хочешь быть при нем, как он — при мне?

— Разве дядя Рустам при вас, отец? — осмелился спросить юноша.

— Да. Он был при мне и будет при мне, в какие бы горы он ни забрался, — вдруг озлился Ютов. Надо было убирать джигита в Москве. Теперь либо Рустам, либо он. Теперь война. Не за себя, а за