Кабул – Нью-Йорк - Виталий Леонидович Волков

для Рустама. Он обладал силой, властью и терпением, он давал волю нукерам, но не распускал их подачками. Достойный мужчина. С ним можно было бы по-умному совершить то дело, которое тлело в соседней империи. Рустам как-то задался вопросом, зачем это нужно ему. Было это в дни после смерти отца. Тогда, зимой, уйдя в горы на семь дней, он понял, что не знает ответа. Понял и другое: есть ответ, который для него больше ответа. Мое имя — в грохоте водопада жизней, брошенных в озеро, на дне которого хранится тайный знак этих гор. Смысл — не раскрыть его. Смысл, напротив, — укрыть собой, сохранить его тайну от чужаков. Потому что сказал перед тяжелой смертью отец: «Тайна гор уходит со мной. Я счастлив, мои сыны». Рустам не успел к смерти, эти слова передала ему чужая женщина, бывшая ему матерью.

В горах все это не понялось, а увиделось. Ясность — высшая мудрость воюющего мужчины. Это понимает Соколяк. Но Соколяк — чужой. Он погубил Ютова. Не замыслом, а верным присутствием в его мыслях. Русскому не должна быть отдана тайна знака.

Рустам, на самом деле, давно намеревался убрать Соколяка. На родной земле для этого не было препятствий, кроме одного — Ютов убедил его в теории равновесия. Шайтанова Небесная Астролябия. Рустам и боялся ее, и не понимал, и верил в ее законы. Соколяк был ее законом, а теперь, когда вера спала с тела души, как платье с девственницы, оказалось поздно. Теперь он, Рустам, проигравший Ютова Соколяку, должен укрываться от них. Что ж, кто знает, может быть, не Руслана Ютова, а имя Рустама Шоева будет в словаре Истории обозначать время их совместного написания на той самой ленточке, скомканной в сапог лихого всадника…

Вместо того чтобы выполнить инструкцию Ютова, Рустам с малой группой своих джигитов и с несколькими чеченцами ушел в равнинную, белую Россию, оттуда на самолете отправился в Бишкек, а затем перешел в таджикский Худжант. Эти поездки не требовали ни времени, ни виз. Из Куляба они двинулись на юг, где «отлежались» какое-то время у истинных друзей ислама, пока готовились документы на самые разные случаи жизни. Наконец, в середине октября, группа Рустама, пополненная несколькими уйгурами и узбеками из ИДУ, а также таджиками и афганцами полевого командира Атто Мухаммада, пересекла афганскую границу и двинулась окольными путями, минуя отряды Северного альянса и американский спецназ, к Кундузу, где, по сведениям, полученным еще в Таджикистане, оборону держали чеченцы Бареева и знаменитый командир ИДУ, узбек Джума Ходжаев по прозвищу Наманганец.

Группа Рустама пошла маршрутом, в основном пролегающим между условными зонами влияния этнических узбеков и таджиков. Безоружным путешественникам и торговцам в этих местах появляться не рекомендовалось, зато для небольших хорошо вооруженных и подготовленных отрядов здесь самая вольница. Четкой линии фронта между талибами и северными к этому времени уже не было, часть сторонников муллы Омара заблаговременно ушла в горы. Другие разошлись по кишлакам, ожидая привычной партизанщины, обещающей немалые деньги — даже самым темным дехканам было ясно, что американцы не спецназом будут жертвовать, а долларом, покупая их союзничество или нейтралитет. А тут — раздолье для торговли. Третьи остались в крупных городах, готовясь к их защите от грабителей и не веря, что американцы сами пойдут штурмовать их укрепления.

Северные тоже затаились. Их американские новые союзники, расчистившие бомбами и ракетами поле для широкого и быстрого наступления на Кундуз, Мазари-Шариф и Кабул, долго не могли взять в толк, что происходит, отчего узбеки и таджики за обещанные им деньги не рвутся разрывать в клочья своих заклятых обидчиков и врагов, засевших в их родных гнездовьях.

Но то, что пригодно было в беде, негодным стало в победе. Среди северных ходили слухи, что Американец «поставил» на пуштунов, что дело это давно решено, тут и дивиться нечему. Американец, как семь лет назад Ахмадшаха Масуда обманул, поставив на талибов, так и теперь обманет, а ты ему угли из огня вытаскивай! Деньги-то самые настоящие пуштунам пойдут, а нам лепешка пыльная достанется. В организме северной армии наступление, как весна, пробуждало старые хвори. Заказчики-американцы предпочитали иметь дело с генералом Дустумом, хорошо «повязанным» с ручными каримовскими узбеками и «своими» турками. С Дустумом было проще, чем с чужими таджиками — доталибским президентом Раббани, раньше скрывавшимся в Иране, с маршалом Фахимом и его людьми, несущими на лицах знак, словно проставленный самой природой в память о гордом покойнике Масуде.

И все бы правильно, все бы пошло по плану рационально-цивилизованных стратегов, только Дустум побоялся уйти со своим танковым корпусом в прорыв, оставив тылы таджикам — тут, несмотря на щедрые посулы американских «патронов», потерять можно было больше, чем приобрести, поскольку кто знает, где «патроны» будут завтра. И с кем. Вот возьми он завтра Кабул, и что? Город этот никогда не станет узбекским, то есть его. И дань ему платить не будет. Хитрейший, опытнейший в афганских делах генерал предпочитал ждать, тем паче, что ожидание только росло в цене. Выжидали и таджики. Союзники с Запада в бешенстве гвоздили кишлаки и города ракетами, отдавали приказы разным своим спецназам, но те, ткнувшись в бронежилетах, шлемах да с полным боекомплектом, с галлонами воды за спиной, в горное душное непонятное, скоро смекнули — толковые все же ребята — на неподконтрольной территории двигаться куда лучше вслед за купленными союзниками, чем перед ними. В штабе начали поговаривать о предательстве. Шептались о пакистанцах, узбеках и даже чеченцах, которые пугают союзников, сбивают их с толку. При чем тут чеченцы, младшим офицерам из Техасов и Оклахом было неведомо, но в подконтрольных районах спецназовцы усилили патрули и ужесточили проверки документов, как будто могли в этих документах разобраться.

А еще иностранцев из цивилизованного мира удивляло, что местное население, судя по всему, совершенно не в курсе истинных причин, по которым на их головы падают бомбы, а по их земле ходят сытые чужие солдаты. Они не знали ни про небоскребы Нью-Йорка, ни про злой гений Зии Хана Назари, ни про неотвратимую свободу. Не знали, не гневались, а привычно, хоть и покорно, так, как смотрят те, кто умеет не победить, а пережить, глядели в небо и на чужестранцев. На чужестранцев и в небо.

* * *

Люди Рустама, стараясь двигаться по безлюдью, все же выходили иногда на кишлаки. Одни выглядели целехонькими, желто-белыми. Там бойцов встречали не ласково, глаза дехкан были так же желты, как и цвет выгоревшей от солнца, а не от огня