Тайна озера самоубийц - Анна Велес

– Она лукавила, – слегка улыбнулся Давид. – Но совсем чуть-чуть. Меньше всего было нужно как раз Анне. И даже не потому, что девушка имела свой дар. Музыка, мелодия – она дает эмоции. Анна брала их у своего окружения, но именно у нее была лишь одна тема. Сама Амелия рисовала циклы, рассказывала графические истории. Давала развитие своему образу и сама проживала его долгое время, что видели и отмечали все. Клара… На написание романа уходит много времени, и там много лиц. Даже у какого-то одного персонажа, что вы сами знаете. Она брала больше всех.

– И ей Петр был нужен больше, чем двум другим сестрам, – понял Илья. – Я должен был сразу догадаться, кто из них убийца, просто прочтя первую из ее книг. С этими погружениями во внутренний мир персонажа, с этой изощренной жестокостью… Она сама убивала так же.

– Вы не всемогущи, – миролюбиво напомнил ему собеседник. – И творческий замысел далеко не всегда является отражением личности писателя, иначе все авторы детективов по жизни были бы маньяками. Но да, вы правы: Клара самая жадная и ее отклонение от нормы было самым сильным. Она полностью аморальна, как любой законченный наркоман.

Илья только кивал. Этот разговор изменил слишком многое. Все, что говорил Давид, было логичным, связным и объясняло большую часть того, что видел журналист. При этом знание о сущности Петра Горского было истинно фантастичным, но больше не вызывало раздражения и неприятия. Почти. Все это все равно надо было пережить, принять досконально, свыкнуться с этим и решить, как Илье самому теперь жить дальше.

– Спасибо, – довольно сдержанно поблагодарил он Давида. – Но не могу сказать, что мне стало легче, когда я все это узнал.

– Конечно, – чуть усмехнулся его собеседник. – Это не просто. Но я рад, что вы на это решились.

– Почему? – Илья не понимал, зачем этому странному человеку вообще надо было вмешиваться в это дело.

– Ну… – Давид стал серьезным и даже каким-то немного настороженным. – Будем откровенны, я хотел бы кое-что получить от вас взамен.

– И что я могу вам дать? – искренне неприятно удивился журналист. – Деньги? Я не так богат… А!

Он только сейчас вспомнил, что благодаря завещанию Горского его финансовое положение очень изменилось.

– Наследство Петра, – озвучил Илья. – Так что? Деньги? Или просто отписать вам этот дом и все остальное? Я не уверен, что мне самому это нужно. Заберете?

Он врал. Произносил слова и понимал, что врет. Илье теперь уже было бы не так легко расстаться с тем, что оставил ему приятель.

– Спасибо, не нуждаюсь, – с иронией отозвался Давид. – Я достаточно обеспечен. Но да, я заинтересован в наследстве Горского. Не в его доме, даже не в произведениях искусства, созданных его сестрами. Я бы хотел, чтобы вы сдержали свое слово.

– Что? – Илья в принципе не понимал, о чем сейчас речь.

– Обещание, – терпеливо объяснял ему собеседник. – Которое вы дали Петру перед его смертью.

«Дождись меня». Те странные слова, на которые Илья не обратил в тот момент должного внимания. То, что казалось бредом, но все время всплывало в памяти, останавливало, заставляло лезть дальше в тайны Горских и что теперь обрело очень даже глубокий смысл.

– Вам это зачем? – не слишком приятным тоном осведомился он.

– Это в каком-то смысле нонсенс! – чуть ли не радостно объявил Давид. – Обычно моя работа состоит в том, чтобы очищать мир от всяких тварей. Я вам говорил. Но тут… Я хочу его спасти. Хочу, чтобы он имел возможность прожить хоть немного дольше и быть при этом чуть более счастливым. Дать ему хоть раз что-то взамен. Но я сам сделать этого не могу, зато это подвластно вам.

– Дождаться его? – озвучил Илья просьбу умиравшего Горского. – Здесь? Передать ему обратно дом, который он так любит? Вы думаете, ему это нужно?

– Не совсем, – стал уточнять этот странный человек. – Горский правда любит свой дом, но не в этом суть. Просто постарайтесь его понять. Он не человек, но так близок к людям. Он живет своей любовью, он отдает себя. Представьте простую, даже банальную ситуацию. Обычную пару, и мужчина, к примеру, любит женщину больше, чем она его. Он отдает больше. Вроде бы это и нормально, и даже делает его самого счастливым. Но… Если отдаешь, но получаешь в ответ меньше, возникает что?

Илья в очередной раз отметил, что шарады его собеседника чем-то похожи на игры самого Горского. Вообще, этот Давид чем-то напоминал Петра. Такой же слишком искренний, слишком любящий жизнь…

– Будет пустота, – ответил он на вопрос собеседника.

– Одиночество, – уточнил Давид.

Илья кивнул. С этим трудно было не согласиться. Одиночество Петра. Оно тоже объясняло многое. Прежде всего, тот самый полный безысходной тоски взгляд. Горский не мог не отдавать, не любить. Но взамен он всегда получал меньше.

– Ему нужен я? – спросил Илья. – Но… Я же не связан с Петром, как его сестры. Во мне этого нет. И как я могу…

– В этом и суть! – воодушевленно заметил Давид. – Изначально он выбрал вас именно поэтому. Вы не можете претендовать на его дар, вы вообще никак с ним не связаны. Но вы были с ним как друг. Как тот, кто просто мог быть рядом и не нуждался в его этих почти волшебных силах. Вы сами, по сути, отдавали ему, ничего не требуя взамен. Ему и его сестрам. Просто были рядом! По своей воле и без условий. Просто подумайте, как это важно для того, кто всегда будет одинок, кто всегда ждет ответного тепла. Петр теперь будет знать, что есть тот, кто способен принимать его таким, как он есть.

Это было даже больно… Осознать. Поставить себя на миг на место Петра. Прочувствовать. Илья даже заморгал чаще, боясь, что на глаза навернутся слезы. Как если бы его окунули в ту самую безысходность и вечную усталость, какой жил Горский. Которую иногда мог почувствовать и сам Илья, находясь рядом с Петром. Сколько раз это было? Каким-то непостижимым образом журналист читал, нет, перенимал переживания Горского. Будто вопреки всему между ними была некая связь. Может, Петр тоже знал это? Может, потому он просил Илью ждать?

– Как это его спасет? – задал он Давиду следующий вопрос. – Если я его дождусь… Петр решится отдать следующей своей сестре или брату себя до конца?

– Не знаю, – нехотя произнес Давид и заметно помрачнел. – Я неисправимый оптимист. Верю как дурак,