Грязный город - Хэйли Скривенор

себя гораздо лучше. Челюсть еще болела, но жар меня больше не мучил. Рука ныла в том месте, куда мне сделали укол от бешенства. Доктор сказал маме, что я быстро выздоравливаю и через несколько дней меня можно отпускать домой.

Мама вышла позвонить.

– Шелли, что ты говоришь? – В ее голосе сквозила усталость.

Я навострила уши. Надеялась, что тетя Шелли не планирует меня навестить. Я была не в том настроении, чтобы общаться с ней и кузенами.

– Это точно?

Сроду не слышала, чтобы мама была так потрясена.

– О боже. Где?

Мама надолго умолкла.

– Как Констанция? – Молчание. Я представила, как мама кивает. Она всегда кивала, когда говорила с кем-то по телефону, хоть человек на другом конце линии и не мог ее видеть. – Черт. Мне пора, Шелли. Не представляю, как сказать об этом Ронни.

Мама вернулась в палату. Ее лицо я видела только в профиль, но шея была напряжена, словно она с трудом удерживала на ней тяжелую голову, и это наводило на мысль, что у мамы для меня какое-то ужасное известие.

Я хотела притвориться спящей, но слишком долго медлила: мама заметила, что у меня открыты глаза.

– Ронни, – начала она. Ее голос дрогнул. Она подошла к моей кровати. – Эстер нашли.

По ее тону я сразу поняла, что Эстер нашли не всю целиком. Не нашли ее смех, подпрыгивающую походку, многое другое, что мне нравилось в ней. Ничто из этого не вернется домой.

– Она умерла? – Мне нужно было, чтобы она подтвердила это словами.

– Нашли ее тело, – кивнула мама.

– Что с ней произошло?

– Не знаю. – Каждая черточка была натянута на мамином побледневшем лице.

В последнее время я все пытаюсь уложить в голове мысль, что, оказывается, взрослые не все знают и не контролируют происходящее целиком и полностью.

По левой стороне моего лица бежали слезы.

Мама привлекла меня к себе, и я долго плакала, смачивая слезами ее сорочку. В конце концов она пересела на стул у моей кровати.

Я подумала о том, что вчера сказал мне Льюис. Если б мне удалось сесть в постели и наклониться к нему, я смогла бы его поцеловать – прижаться своим забинтованным лицом к его гладкой коже. Я еще никого не целовала, а в Льюиса всегда была немного влюблена. Жаль, что он никогда не чувствовал ко мне то же самое. Жаль, что он никогда меня не полюбит. Сама не знаю, почему тогда об этом подумала; может, пыталась перенестись в другую реальность.

Я посмотрела на одеяло. На нем синим было напечатано название больницы. Где-то я читала, что при приближении хищника необходимо замереть на месте. Если не будешь двигаться – не пострадаешь, потому что зверь тебя не заметит. Я лежала, не шевелясь, и старалась не думать о том, что означает фраза: «Эстер нашли».

Мама взяла меня за руку.

– Ты как, Ква-Ква?

Внезапно мне стало стыдно, что вчера я не тронула Льюиса за руку. Не дала ему понять, что я его не осуждаю. Что считаю его хорошим и храбрым мальчишкой. И сожалею, что разозлилась на него. Но меня и вправду разъедал гнев, ведь он должен был любить меня, как я любила его. Поэтому, вместо того чтобы сказать ему добрые слова, я спросила про собаку. И этого уже не изменить. А моей лучшей подруги теперь нет в живых.

– Что им известно? – Приглушенные слова, сами собой слетели с языка.

– Полиция думает, что она умерла сразу после исчезновения. Боли она не почувствовала, Ква-Ква.

– А с папой ее что? – спросила я. Мне до сих пор не верилось, что он мог причинить зло Эстер.

Мама приоткрыла рот, отчего лицо ее почему-то изменилось. Стало незнакомым.

– Стивена отпустили. Вероятно, полиция больше не считает, что он как-то причастен к этому, – ответила она.

Я подумала о Стивене, вспомнила, как сидела с ним в его машине. Он любил Эстер так же сильно, как я. Я всегда это знала.

– Это сделал хозяин мотеля?

Я уже поняла, что ошиблась: Эстер не была там, в мотеле. Но я должна была спросить. Чтобы знать точно.

– Ох, Ква-Ква, – заплакала мама. – Иногда мне хочется запихнуть тебя в свой живот. Если б можно было, я втиснула бы тебя туда, и ты больше не чувствовала бы боли, всегда оставалась бы в безопасности. – Мама провела рукой вдоль своего худенького тела. – Я так сильно люблю тебя, Ква-Ква. На самом деле ничего не известно. Полиция, я уверена, разберется.

Воображение нарисовало мне полицейских. Они не сумели вернуть мою подругу живой.

– Я тоже тебя люблю, мама.

– Как ты себя чувствуешь? Чем тебе помочь?

– Мне грустно.

– Мне тоже грустно, детка.

– Я никогда больше ее не увижу, да?

– Мы пойдем на похороны, если доктор скажет, что ты достаточно окрепла.

Получается, что не увижу. Я и сама не знала, что подразумевала своим вопросом. Из несмышленого возраста я уже выросла. Понимала, что значит «умерла».

Мама крепко обняла меня, стараясь не причинить боль.

– Мам, можно мне шоколадного молока?

– Его сейчас нет, Ква-Ква. Но в холодильнике я видела клубничное. Побудешь минутку одна, пока я принесу?

Я кивнула. Мама поцеловала меня в макушку и вышла из палаты, закрыв за собой дверь.

Я больше не была опутана проводами и трубочками, но в соседней палате кто-то был подсоединен к приборам: через стену до меня доносилось пиканье датчиков. Я скучала по Эстер. Все тело болезненно ныло, тоскуя по ней.

Эстер умерла.

Бип.

Эстер умерла.

Бип.

Шаги в коридоре.

Я все думала о той первой ночи в доме дяди Питера, когда мама легла со мной и мне показалось, будто она сказала, что Эстер нашли. Мне нестерпимо хотелось вернуться в то время. Тогда все еще было возможно. Тогда Эстер еще могла прийти домой.

Бип.

Как-то раз, прочитав одну статью в журнале «Нэшнл джиогрэфик», который мама принесла домой, я заявила Эстер, что знаю, кто мой отец. Мы сидели на белом лохматом коврике в ее комнате.

– Он борется за свободу в Африке, – сказала я.

– Но ведь ты белая, – заметила Эстер.

– И он белый, но живет там и говорит на местном языке.

Из того журнала я вырезала фото белого мужчины с ружьем на фоне африканского пейзажа. Он щурился, ладонью прикрывая глаза от солнца. Я показала его фото Эстер, но она не возразила, что это не фотобумага, что на обратной стороне есть напечатанный текст. Что я уже с полдесятка других мужчин выдавала за своего отца. Она просто слушала.

Кто теперь будет слушать мою болтовню?