Туман цвета хвои - Анна Блэр

Сиварт сжала руки, ногти впились в ладони, но она ничего не ответила. Её дыхание участилось, она почувствовала, как в груди закипает что-то горячее, неуловимое.

– Ты… ты даже не понимаешь, что они тебя сломали! – голос Эллен становился всё более рваным, но смех не прекращался. Она захлебнулась, выкашливая густую кровь, которая теперь текла из её губ.

Сиварт сделала шаг ближе, но не успела ничего сказать. Один из жрецов, стоявший рядом, резко шагнул вперёд. Его рука поднялась в воздух, и звук удара раздался, как раскат грома.

Ладонь жреца встретилась с лицом Эллен, и её голова мотнулась вбок. Её тело обмякло, как кукла, из которой выпустили воздух. Она затихла, её голова свесилась вниз, и только кровь, медленно капающая на землю, нарушала эту возобновившуюся тишину.

Сиварт смотрела на неё, чувствуя, как что-то внутри неё содрогается. Эллен больше не двигалась, и в этой неподвижности было что-то страшное.

Жрец повернулся к Сиварт.

– Она слишком много говорит, – произнёс он холодно, как будто объяснял, почему был вынужден раздавить насекомое.

Сиварт молчала. Она больше не смотрела на жреца, её взгляд был прикован к Эллен, к её неподвижной фигуре, к её крови, которая впитывалась в землю, будто сама деревня пила её.

Сиварт встала прямо перед привязанными заговорщиками, её лицо скрывала маска из вороньих перьев, но даже за ней скрывался голос, дрожащий от напряжения. Она пыталась говорить твёрдо, но каждый звук отдавался эхом в её груди, словно она перекликалась не с людьми, а с самой собой.

– Вам нужно сознаться, – в панике произнесла она, оглядывая лица людей. – Назовите имена, скажите, где остальные.

Никто не ответил. Их лица, измученные и истощённые, оставались упрямо отрешёнными. Эллен, чья голова всё ещё свисала вниз, не двигалась, а её молчание казалось громче любых слов.

– Если вы скажете правду, вас просто изгонят, – продолжила Сиварт, сделав шаг ближе. Её голос стал чуть тише, но в нём звучало отчаяние. – Вы сможете уйти. Жить за пределами, как и хотели. Это ваш шанс.

Мужчина-пахарь, привязанный к столбу, поднял голову и усмехнулся. Его лицо было измождённым, глаза ввалились, но в его усмешке был вызов.

– Ты обещаешь нам жизнь? – прохрипел он. – А что ты можешь обещать? Ты для них такая же, как мы. Просто ещё одна жертва. Они не давали тебе права говорить от их имени.

Сиварт сжала руки, её ногти вонзились в ладони.

– Мы можем дать вам шанс… Я могу дать вам шанс, – произнесла она резко, – но только если вы пойдёте навстречу.

– Нам не нужны никакие шансы ни от тебя, ни от них, – выкрикнул Марк.

– Вам ваша тайна дороже жизни? – в отчаянии спросила девушка.

Толпа заговорщиков не проронила ни слова. Даже те, кто выглядел так, будто были на грани, молчали. Их упрямство было, как стена, которую она не могла разрушить.

– Хватит, – раздался голос Хальдора за её спиной. Он шагнул вперёд, положив руку ей на плечо. – Они сделали свой выбор.

Сиварт хотела что-то сказать, но его взгляд остановил её. Он был спокоен, но в нём читалась решимость, которая не допускала споров.

– Идём, – тихо сказал он.

Сиварт замерла на мгновение, но всё же последовала за ним. Они прошли мимо остальных жрецов, которые оставались на своих местах, их фигуры казались частью самого леса.

Хальдор отвёл её к деревьям, где густая тень скрывала их от посторонних глаз. Он мягко, но настойчиво обнял её, притянув ближе. Его руки были сильными, успокаивающими, но в его прикосновении чувствовалась странная тяжесть.

– Ты сделала всё, что могла, – сказал он, его голос был тёплым, но тихим, как шёпот.

Сиварт хотела ответить, но в этот момент она услышала крики. Они раздались резко, пронзительно, как раскат грома. Сначала это были голоса, полные ужаса, а затем звук ударов, глухих и тяжёлых, будто молот обрушился на дерево.

Она напряглась, её тело вздрогнуло, но Хальдор крепче прижал её к себе.

– Не смотри, – прошептал он ей на ухо. – Это не твое.

Сиварт замерла, её сердце колотилось, как безумное. Она не могла пошевелиться, не могла отвести взгляд от тени, которая дрожала в свете восходящего солнца. Она закрыла глаза, пытаясь заглушить звуки, но они проникали в её сознание, как ядовитый шёпот.

Крики стихли, оставив после себя тишину, которая казалась ещё оглушительнее, чем любые вопли.

Сиварт не двигалась. Она чувствовала, как руки Хальдора обнимают её, крепко и решительно, но при этом в его жесте не было грубости. Это было странное ощущение – будто её держат не только для утешения, но и чтобы она не сбежала, чтобы она осталась здесь, рядом с ним, в этой тени, вдали от того, что происходило за деревьями.

Её голова слегка касалась его плеча, и она слышала его дыхание – ровное, спокойное, будто всё это было обычной частью их жизни. В его прикосновении была сила, но не та, что заставляет подчиниться, а та, что манит оставаться.

Она закрыла глаза, но даже во тьме её сознание оставалось ярким, полным вопросов, на которые она боялась искать ответы.

Он держит меня, чтобы защитить? Или чтобы удержать?

Крики, которые ещё недавно резали воздух, теперь стали частью её разума. Они не исчезли, просто затихли, оставив в ней гул, похожий на отголосок удара колокола. И этот гул поднимал в ней что-то тяжёлое, неясное.

Она вспомнила слова Йохана. «Ты думаешь, жрецы видят в тебе равную? Ты для них такая же, как мы. Разменная монета.» Взгляд Эллен, полный презрения и усталости, её голос, смешанный с кровью и смехом. Всё это было теперь частью неё, как тени, которые нельзя стереть.

Я сделала это для деревни. Для богов. Для правды. Она повторяла эти слова, как мантру, но внутри неё не было покоя.

Где-то в глубине сердца поселилось ощущение, что она перестала понимать, где добро, а где зло. Её вера говорила, что боги ведут её, что всё, что она делает, освящено их волей. Но разве могло добро звучать так громко? Разве оно могло оставлять после себя трупы, слёзы и кровь?

Её пальцы чуть дрогнули, но она не оттолкнула Хальдора. Она не знала, что это означало: его обнять или уйти. Она просто стояла, словно вкопанная, чувствуя его тепло, которое казалось таким же обманчивым, как свет солнца сквозь облака.

Это правильно?

Она вспомнила своих родителей, их лица, полные страха и гордости. Взгляд матери, который был таким знакомым, но теперь казался чужим.

Они бы поняли? Или отвернулись