Дело «Тысячи и одной ночи» - Джон Диксон Карр

их в Скотленд-Ярд?» А бесстрашный Маннеринг мне: «Да, пустите меня к ним!» И пока он, уверенный и безрассудный, держит пистолет наготове, я бы прохрипел: «Готовы?» – и распахнул дверь. С зубовным скрежетом он ввалился бы внутрь. А там – на одном краю стола лежат их парики да усы, на другом – вальяжно закинутые ноги, оба с удовольствием потягивают сигарный дым, а между Сэмом Бакстером и актером стоит початая бутылка виски. «Позвольте, – сказал бы я, поклонившись до земли, – представить вам доктора Уильяма Августуса Иллингворта и Абу Обидада, принца таифского».

– Я, конечно, весьма рад, – сказал я, – услышать конец этой истории. Однако же…

Бакстер лихо взмахнул рукой.

– О, понимаю, здесь и сейчас это звучит чертовски глупо, – оборвал он меня. – Тут что угодно звучало бы по-дурацки. Но нам всем эта идея показалась просто бомбой, взять бы крупным планом мину Маннеринга в тот момент. Так вот, иметь при себе ту дубинку для меня было критически важно. Понимаете? По-настоящему убедительную сцену драки на кулаках не поставишь, а вот ударить по руке – это пожалуйста! Так вот, обнаружив, что время уже поджимает, а дубинки нигде нет, я с ревом помчался на ее поиски. Затем я вспомнил, что, войдя в музей, сунул ее в какую-то повозку, чтоб не мешалась.

Пока все столпились в передней части зала с одной стороны, я открыл дверь повозки, которая была обращена в другую сторону. Не знаю, почему выбрал именно эту повозку. Может, из-за того, что у нее был самый внушительный вид… А там эта чертовщина, лежит лицом в пол чуть ли не на уровне глаз.

Первым делом я подумал, что это меня как-то по-идиотски разыгрывают. Так что я не стал ругаться, вообще ничего не сказал. Я просто влез в повозку и приподнял эту штуковину, чтобы получше рассмотреть.

– Вы узнали его?

Батлер вновь принялся растирать лицо платком.

– Конечно узнал. Бакенбарды у него почти отлепились от лица, и я в момент понял, что это он. Мне пришлось поднять его почти вертикально, а потом спрыгнуть и захлопнуть дверцу прямо у него перед носом… Хуже всего помню именно те две минуты после того, как это произошло. Если не сказать, что не помню вовсе. Похоже, все орали на меня, но у меня перед глазами все поплыло, как в тумане. В себя я пришел лишь тогда, когда взглядом выхватил на противоположном конце зала слабый силуэт головы в вентиляционном отверстии лифта. В этой голове не было ничего особенно страшного, однако я пришел в ужас.

Батлер набрал полные легкие воздуха:

– Так вот… Кое-чего Иллингворт не заметил, если я верно понял эту историю в изложении Уэйда-старшего. Иллингворт соскользнул со своей подпоры там, в лифте. Он не видел, как я иду к повозке, но зато видел меня, стоящего внутри, и то, как я распахнул дверцу, чтобы впустить побольше света.

Когда же я в первый раз открыл эту дверцу, из нее что-то вывалилось. Должно быть, оно было на мертвеце или возле него, эта вещица подкатилась к дверце и выскочила. Я поймал ее, чисто автоматически. Должно быть, я сунул ее себе в карман, хотя и не помню, чтобы делал что-нибудь такое. В следующий раз я ее обнаружил… На самом же деле в следующий раз, когда я подумал об этом… Это было сегодня утром, я шарил по карманам формы перед тем, как вернуть ее туда, где я ее взял напрокат. Я еще никому об этом не рассказывал и понятия не имею, что это все означает. Однако я пришел сюда, чтобы отдать вам эту вещицу. Вот она.

Остальные подскочили на месте, и я с трудом сохранил каменное выражение лица. Батлер положил мне на стол ключ довольно необычной формы. У него была длинная узкая шейка, головка с крошечным отверстием, четыре ровных выступа на конце придавали ему сходство со стрелой.

– Почему, черт возьми… – начал было Джерри и вдруг замолк.

– Да?

– Я знаю, что это такое. Старик любит всякие диковинки. Эта штука похожа на ключ от ворот заднего двора музея.

Я вскочил из-за стола.

– На сегодня все, – сказал я. – Можете быть свободны, вы все.

Глава двадцать первая

Отпечаток на зеркале

Однако пришлось прояснить еще несколько вещей, прежде чем я отпустил эту троицу. Насколько мне удалось выяснить, ключ от задних ворот был только у трех человек: у Рональда Холмса, Джеффри Уэйда и Мириам. Джерри вообще не был в курсе, что у Мириам имелся этот ключ, но Харриет об этом помнила. Мириам рассказала ей прошлым вечером, что она (Мириам) заполучила ключ от Холмса. Тем не менее Харриет настаивала на том, что ключ, который Батлер обнаружил в повозке, никак не мог принадлежать Мириам, поскольку упомянутый ключ все еще находился у ее подруги и она видела его прошлым вечером. Найденный Батлером ключ был новеньким и блестящим, его вырезали совсем недавно, и, к нашему счастью, название компании, которая выполнила этот заказ, было выгравировано прямо на нем. Болтон, Арундел-стрит, Стрэнд.

Наконец я спросил, возражает ли кто-то из них против того, чтобы с них сняли отпечатки пальцев. Большинство обычно отказывается, это их право. Однако же эта троица, похоже, заинтересовалась идеей, и Батлер даже настоял на том, чтобы пройти процедуру.

– Хочу все прояснить, поскольку я прикасался к этому ножу, – спокойно признал он. – Понимаете, я не брался за рукоятку и не держал его в руках. Я лишь дотронулся до него, знаете, почти машинально, чтобы убедиться, что он реален. Что нам с этим делать?

Когда они вышли из моего кабинета, я сел сверять между собой рапорты, прежде чем отправиться в музей Уэйда. Как я выяснил, просматривая фотографии, множество отпечатков, найденных на кинжале, были настолько смазаны, что от них едва ли был какой-то толк. Таким доказательством в суде никого не убедишь. Но обнаружились и другие зацепки, которыми я остался весьма доволен. Я снабдил сержанта Беттса ключом и послал его к Болтону. Позвонив Каррутерсу на Уайн-стрит, я попросил его сделать для меня кое-какую сверхурочную работу и расследовать одно дельце на Принц-Риджент-корт, что на Пэлл-Мэлл-плейс, а затем присоединиться ко мне в музее. В музей я выдвинулся лишь к обеду.

Небо уже очищалось от туч, но погода все равно стояла промозглая и ветреная. Несмотря на то что затейливые представления Каррутерса о таком респектабельном учреждении, как музей, казались мне весьма преувеличенными, в одном я был вынужден с ним согласиться: от музея веяло какой-то бесприютностью. Вокруг него