Миллиарды Арсена Люпена - Морис Леблан

разыгрывать спектакль поруганной чести. Признайся: если бы в глубине души ты хоть одну секунду верил, что этот заурядный жулик – твой сын, разве не было бы это для тебя хуже смерти? Однако ты нимало не страдал, глядя на Фелисьена, устроившего кражу со взломом. Значит, Фелисьен – не твой сын. Это так же ясно, как дважды два четыре, и я бросаю вызов каждому, кто станет утверждать обратное. Решительно, дружище Фелисьен, с каждым разом ты падаешь все ниже! Впрочем, можешь развлекаться так и дальше, мне все равно!»

И он прибавил вслух:

– А теперь можно задать себе вопрос по-другому…

Но Рауль не стал ни о чем себя спрашивать. У него были занятия поважнее, чем пустое умствование. Ему предстояло обыскать все ящики письменного стола.

Аккуратно вскрыв замки, чтобы порыться в содержимом ящиков, он подумал с иронией, что не испытывает сейчас к ремеслу грабителя того отвращения, которое охватило его, когда ограбление совершал другой.

В этом деле главным было – добиться успеха. И Рауль его добился. То, что он обнаружил, вознаградило его за старания, и притом весьма щедро.

В коробке, стоявшей в глубине потайного ящика, он нашел два десятка писем, написанных женским почерком. Имя отправителя не упоминалось, но некоторые детали помогали его угадать. Адресантом была мать Элизабет и Роланды, и ее послания недвусмысленно свидетельствовали о том, что она, вопреки очевидности, оставалась верной своему мужу даже после того, как между двумя мужчинами произошла ссора.

Однако более поздние письма позволяли предположить – по некоторым туманным намекам и более нежному тону отправительницы, – что она все же ответила на любовь Жоржа Дюгриваля. Следовательно, если одна из двух сестер и впрямь являлась его дочерью, то это могла быть только Роланда. Однако наверняка этого не знал никто, и никто не имел права утверждать подобное. Судя по всему, Роланде тоже была неизвестна тайна ее рождения, и вряд ли ей представится возможность когда-нибудь проникнуть в нее.

Мать очень беспокоило это обстоятельство, о чем явно свидетельствовала следующая фраза: «Умоляю Вас, пусть она никогда ничего не узнает…»

Чем дольше Рауль размышлял над своим открытием, тем очевиднее становилось, что выйти из пристройки тем же способом, каким он вошел, ему не удастся; нужно было дожидаться ночи.

Около семи часов он поднялся на четыре ступеньки, которые вели на первый этаж дома. Сначала перед ним предстала большая гостиная, темная от опущенных штор, с чехлами на мебели и на фортепьяно. Затем он оказался в вестибюле с широкой лестницей, из круглого окошка которой была видна комната консьержей.

Около восьми часов в доме началась суматоха. Вниз спустились два человека. Послали за доктором, который не заставил себя ждать и, обменявшись несколькими словами с этими господами, поднялся по лестнице.

Двое вышеупомянутых мужчин, довольно бедно одетые, тихо переговорили о чем-то с консьержем, а затем уселись в вестибюле, прямо около приоткрытой двери гостиной, и начали шептаться между собой. Рауль расслышал несколько слов. Это были кузены Жоржа Дюгриваля. Речь шла о критическом состоянии больного и о развязке, которая едва ли последует позднее чем через одну-две недели. Они также упомянули, что нужно опечатать рабочий кабинет, находившийся в пристройке во дворе, учитывая запертый в сейфе футляр с драгоценностями, среди которых есть весьма дорогие бриллианты.

Спустился доктор. Пока двое кузенов искали в соседней гардеробной свои шляпы, собираясь его проводить, Рауль непринужденно вышел из гостиной, делая вид, что он один из друзей дома, протянул на прощание доктору руку и спокойно вышел в открытую консьержем дверь.

В десять часов вечера Рауль покинул город Кан. В пути его настиг штормовой ветер, сопровождаемый ливнем, и ему пришлось задержаться на ночь в Лизьё; поэтому мост Пек внизу Сен-Жерменского холма он пересек только поздним утром.

Шофер поджидал его в условленном месте.

– Ну как? Что нового? – спросил его Рауль.

Шофер быстро сел рядом с ним:

– Патрон, я боялся, что вы вернетесь другой дорогой и мы разминемся!..

– Рассказывай!

– Инспектор Гуссо сегодня утром проводил обыск.

– У меня? В «Светлом уголке»? Да ради бога!

– Нет, не у вас, а во флигеле…

– У Фелисьена? Он тоже был там?

– Да, он вернулся вчера вечером. Обыск проходил в его присутствии.

– Они нашли что-нибудь?

– Не знаю.

– Его забрали?

– Нет. Но вилла оцеплена. Фелисьену запрещено покидать ее. Даже прислуга должна спрашивать у полицейских разрешение. Я это предвидел и ушел заранее.

– А обо мне никто не справлялся?

– Ну как же без этого!

– У них был ордер на мой арест?

– Не знаю. Но у Гуссо есть бумага из префектуры, в которой указано ваше имя. И он ждет вашего возвращения.

– Проклятье! Хорошо, что я велел тебе встретить меня на полдороге. Незачем мне лезть в эту мышеловку. – И Рауль произнес сквозь зубы: – Что они собираются делать? Арестовать меня? Нет-нет… Они не осмелятся. И все-таки… и все-таки… очень может быть, что они придут с обыском… Но что потом? – И он приказал: – Возвращайся. А я шагу не ступлю из своего дома в Ранлаге[15] раньше завтрашнего утра. И позвоню тебе днем.

– А как же Гуссо? И его люди?

– Если они к этому времени еще не уйдут, значит все пропало. Так что выкручивайтесь как-нибудь сами. А! Еще одно… Что с Фаустиной?

– Они говорили о ней… Собирались ехать в клинику. Наверное, нынче днем.

– О! Дело становится серьезным. Что ж, выходи из машины.

Шофер ушел. Рауль, держась подальше от больших дорог и Везине, обогнул полуостров Круасси-сюр-Сен и поехал в Шату.

С почты он позвонил в клинику:

– Позовите, пожалуйста, мадемуазель Фаустину.

– Кто ее спрашивает?

Ему пришлось назвать свое имя:

– Месье д’Аверни.

Молодую женщину позвали к телефону.

– Это вы, Фаустина? Это д’Аверни… Слушайте внимательно. Вы в опасности. Верьте мне. Вам надо где-то спрятаться. Расплатитесь за отель и приезжайте в Шату, встретимся с вами на дороге в Круасси. Не спешите. У вас еще есть время.

Она ничего ему не сказала, однако полчаса спустя появилась с чемоданом в руке.

В полном молчании они промчались через Буживаль и Мальмезон. В Нейи Рауль спросил:

– Где мне вас высадить?

– В Порт-Майо.

– Не слишком-то точный адрес, – усмехнулся он. – Вы по-прежнему мне не доверяете?

– Да.

– Какая глупость! Все наши неприятности происходят из-за вашего недоверия. Абсолютно ко всем. И какой в этом толк? Думаете, это помешало мне вчера в Кане пообедать одновременно с вами в отеле, когда вы спустились в ресторан, или наблюдать, как Фелисьен грабит дом Дюгриваля? И думаете, мне это помешает добиться успеха