Убить Голиафа - Марина Валерьевна Герасимова

которые могли Вас опознать. Получается, что цель – поставить на место Олега Вас, то есть сохранить олигарха Олега Петровича Айдашева, но такого, который чист, как белый лист бумаги. Без призраков прошлого.

– Зато, возможно, с бомбой внутри, – вспомнил я тиканье, которое иногда как будто слышу внутри себя.

– На кого направлена эта бомба, если, конечно, она существует? Как Вы думаете? – спросил полковник Павел нас всех. Первым ответил Птичник:

– Олигарх Айдашев вхож ко многим: от президента и его вице-премьера до таких же олигархов, как он сам. И каждого из них есть желающие убить.

В принципе всё самое важное было сказано, и пора было расходиться.

– Это всё, что у меня есть, – сказал Андрей Птичник, – надеюсь что-то удалось прояснить?

– Да, – утвердительно кивнул я.

– Олег Петрович, – обратилась ко мне Света, впервые посмотрев мне прямо в глаза, – моя мама погибла. Её убили, я знаю. ЦРУ. Она слишком близко подошла к Федину и к кому-то ещё, с кем Федин вместе работал в институте ядерной физики. Этот кто-то её и устранил. Мама была моим куратором. После её смерти на меня так никто и не вышел. Какое-то время я трудилась горничной у Вики Ярыгиной, присматривая за ней и Сергеем Ярыгиным. Таково было моё последнее задание. Но после вчерашнего я лишилась и этого, оставшись без работы и средств к существованию. Отчасти поэтому я пришла к Андрею Филипповичу. Мне нужна работа. Меня с детства готовили к службе в органах, я хороший специалист в своей области, знаю боевые искусства и многое из того, что должны знать агенты спецслужб. Могу быть как Вашим личным телохранителем, так и работать в агентстве Андрея Филипповича. Но если можно, возьмите меня к себе на службу. Я хотя бы буду знать, на кого работаю.

Взгляд её выражал просьбу и кое-что ещё, что заметил, надеюсь, только я.

– Я переговорю с генералом Пермяковым, – пообещал я, стараясь не думать о том, как эта девушка будет охранять моё тело.

Русский дух

Во время обратной дороги домой мы с полковником Павлом Корчагиным преимущественно молчали. Он даже не пытался проникнуть в мою голову. Во всяком случае, я этого не заметил. Единственное, что он сказал, когда мы уже подъезжали к дому:

– Птичнику можно верить. Он прозрачен, как стекло. С Карауловой сложнее. Она очень хорошо себя контролирует: ни одной лишней мысли и эмоции, всё подчинено какому-то замыслу, до которого я не достучался. Она либо высококлассная шпионка, хотя и молодая. Либо маньячка, что маловероятно. А вот Иван сегодня был закрыт. И это при том, что он был пьян и разражён. Этот человек владеет психотехнологиями на очень высоком уровне, я бы даже сказал – на профессиональном уровне. Он пытался меня прощупать. Возможно, всё его раздражение и гнев – всего лишь игра с определённой целью подвигнуть Вас что-то сделать. Будьте с ним осторожнее. Кстати, генерал Пермяков тоже умеет закрываться и щупать.

В этот вечер я не вышел к ужину. Есть не хотелось. Ничего не хотелось, кроме одного: как можно скорее разгадать этот ребус. Чтобы вернуть семью Олега. Чтобы прекратить эту страшную череду смертей.

Я сидел в гостиной рядом с моей спальней, в которой мы впервые стали близки с доктором Светой, и думал, думал, думал… Кто же стоит за всем этим? Стоит ли напрямую спросить Виктора, почему он обманул меня и сказал, что Олег поехал к Дмитрию в сопровождении Сергея и Джона после моего звонка? Стоит ли поговорить с Иваном и узнать, где они с Олегом были два дня перед трагедией?

Пока я мучился этой дилеммой, в гостиную вошёл Виктор.

– Вот ты где! – начал он немного фальшиво, как будто трудно было вычислить, где я могу находиться. Впрочем, я знаю, что на его смартфон есть выход со всех камер в доме.

Я ничего не ответил, и Виктор продолжил:

– Ты бы взял свой телефон. Тебе звонил премьер. Хотел выразить свои соболезнования. Он завтра заедет после заседания правительства. Хочет лично поддержать тебя.

– Он не знает? – спросил я про фальсификацию с сегодняшней авиакатастрофой.

Виктор понял:

– Нет, не знает. И всё-таки: почему ты не носишь с собой телефон? Тебе могут звонить руководители государства, члены правительства, думы, олигархи. Все они – не последние люди в государстве российском.

– Ношу иногда. К президенту ехал – брал. А в церковь-то зачем?

Вопрос Виктора о телефоне показался мне пустым. Действительно, так ли важно иметь при себе телефон, когда я всё время с кем-то, у кого он есть? Если только в качестве тревожной кнопки?

– Ложись спать пораньше, – вдруг необычно тёплым для этого почти стального генерала тоном произнёс он, – ты устал.

Если бы только устал!

– Хорошо, – согласился я и не стал задавать ему никаких вопросов. Тем более, ничего не стал рассказывать о сегодняшней встрече с Андреем Птичником и Светой Карауловой.

Ивана в этот вечер я так и не увидел. По-видимому, он уже спал глубоким сном пьяного человека, совершенно забыв о том, что я должен подписать завещание.

Утро началось с визитов. Во-первых, опять появился Сергей Ярыгин. Только сегодня он не был пьян. Расстроен – да. Если бы я не услышал накануне, что он – главный подозреваемый в убийстве своей жены, я бы даже сказал: убит горем. Таким тихим и подавленным, каким-то сморщенным и резко постаревшим он выглядел.

– Прости, что надоедаю…. Но я должен извиниться…. Прости…. Конечно же, соболезную твоему горю…. Это непостижимо…. Леночку, Наташу, Семёна – зачем?

Ярыгин говорил сбивчиво, делая паузу после каждого предложения, как будто они давались ему с трудом.

– Можно я побуду у тебя? – вдруг неожиданно спросил он и тут же уточнил причину:

– Не могу один. Всё время вижу Вику перед собой… мёртвую.

Я понял, он действительно видел Вику мёртвой: убил или нет, но мёртвой в ванне видел. И теперь это его кошмар.

– Конечно, оставайся, – разрешил я.

– Да, нам всем плохо…, – начал было Сергей, но я его перебил:

– Можешь погулять по саду. Через полчаса – завтрак, в три – обед, в семь – ужин. Виски или другие напитки в любой гостиной, да ты это и так знаешь. Постарайся не напиваться. Я буду в кабинете.

Что я собрался делать в кабинете – не знаю. Но находиться рядом с Ярыгиным сейчас никак не хотелось. Впрочем, в кабинете я могу продолжать думать. К завтраку я решил не ходить. Не хотелось видеть ни Ивана, ни Виктора.

Но видеть не