Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

Возле пруда Клавдий преградил ему дорогу. Катя отметила, что Левушка высок и хорош собой, но красота его разрушена алкоголем и, может, чем-то еще похуже. Вид у него был одновременно заторможенный и дерзкий. Глаза сияли как звезды — этот лихорадочный блеск скорее отталкивал, чем привлекал. Он был одет в мешковатые замызганные джинсы и дизайнерскую толстовку от Дольче и Габбана — всю в винных пятнах.

— Три года назад ты и Пелопея Кутайсова, что живет вон там… — Клавдий указал рукой в сторону розового дома.

— Пошли в жопу! Что пристали ко мне?

— Лева, пожалуйста, уделите нам минуту, — вежливо попросила Катя, ей надоела грубость Мамонтова. — Мы хотим с вами поговорить.

— А вы кто вообще такие?

— Мы из полиции, — Катя официально представилась.

Сын дирижера глянул на нее и загадочно, обольстительно улыбнулся.

— Все равно пошли в жопу, менты. Чего надо?

— Это ты увез девчонку три года назад в лес в Бронницы? Ты же за ней ухлестывал в то время? — снова начал сыпать вопросами Клавдий, не давая парню опомниться.

— Ааааа, вот вы про что. Как и Платон Петрович, как и Гаврюшка-придурок. Задолбали меня тогда — ты увез ее? Что хотел с ней сделать? Да пошли вы все от меня! Вы ее спросите — она прикидывается, что не помнит ничего. Вы спросите ее сами. Я это был или не я. На кой черт она мне сдалась? Она бросила меня! Она знать меня не хотела, а я…

Неожиданно голос парня пресекся. Он умолк.

— А вы? — спросила Катя. — А что вы, Лева?

— А я ее любил. Я любил ее со второго класса. Я любил ее всегда, всю жизнь. Я ее хотел всегда. А она изменяла мне со всеми подряд, — он царским жестом отстранил Катю от себя и направился прямо к пруду. — Да подите вы все от меня с вашими вопросами. Вы ее спросите лучше. Я спрашивал. Она только пялится на меня как сова и… Она не помнит, что мы спали! Не помнит, как я ее трахал! — Он расхохотался так громко, что смех его полетел через пруд к памятнику «дедушке Крылову». — Она не помнит меня. А я…

— А вы? — снова как чужое эхо откликнулась Катя, пытаясь удержать Мамонтова, схватившего сына дирижера за рукав толстовки.

Рукав задрался, и на внутренней поверхности запястья они увидели длинный шрам.

— Откуда у тебя этот шрам? Когда ты его получил? Это она тебя порезала? — зашипел Клавдий.

— Да пошел ты! Пошел ты от меня! Если хотите знать, я ее…

— Что ты ее? Что?! Говори!

— А я ее больше не люблю! — брякнул Левушка, остервенело вырвался из рук Клавдия Мамонтова и шагнул прямо в воду. Спуск в пруд был пологий — внизу лежала скользкая бетонная плита, но он шел на нетвердых ногах все глубже. Повернулся лицом к розовому дому и заорал: — Пелопея! Моя птичка! Я тебя больше не люблю!!! Слышишь меня? И не притворяйся Психеей, психов тут и так полно!

— С кем она тебе изменяла? — рявкнул Мамонтов.

Левушка оглянулся через плечо и показал язык. А потом дернул молнию джинсов вниз, сунул руку в ширинку. Через секунду он уже мочился на воду, выписывая струей крупное неровное «сердце».

— Лева, выйдите из воды, она холодная, — только и нашла что сказать на это Катя.

Он отвернулся от них и, размахивая руками, побрел по воде в сторону желтого «Павильона».

Катя решила, что на сегодня с нее хватит приключений. Она повернулась и пошла по аллее в сторону памятника и детской площадки. Клавдий Мамонтов плелся сзади. Она его чувствовала.

Внезапно…

Этот тихий скрипучий смех.

Катя резко обернулась.

На спинке скамейки — той самой, на которой никто не сидел, о которой так жарко спорили булгаковеды — та самая это скамейка или нет, — примостилось странное существо, похожее одновременно и на клоунессу, и на проститутку. Сильно накрашенное и набеленное лицо в морщинах, съехавший набекрень рыжий парик, похожий на всклокоченную шапку. Создание было одето в коротенькое декольтированное платье розового цвета с пышной юбочкой, сетчатые чулочки и черные бархатные ботильоны на умопомрачительной шпильке. На костлявых плечах болталась черная кожаная косуха, измазанный алой помадой рот расползался в ехидной улыбке.

Катя никогда прежде не видела достопримечательность Патриков — Лысую Золушку.

Ее поразило то, что вот секунду назад, кажется, эта скамейка была пуста… или она просто не обратила внимания… да нет, как можно, она же мимо проходила… Но она так сосредоточенна, так погружена в свои мысли, так растерянна, что немудрено не заметить… Как можно такое чучело не заметить?

— Что приуныл, эй, красавчик? — захихикала Лысая Золушка, обращаясь к Клавдию Мамонтову. — Иди, иди ко мне. Она тебя не хочет. Иди, отсосу за три косушки, сниму напряжение. А то ты такой несчастный, а в штанах-то колом стоит. Грезишь, как вечер кончить? — Она хихикала, маня Клавдия пальцем. — Иди, иди ко мне. Она тебя не хочет. Ишь, задавака… А ты и губы раскатал, красавчик. Нет, с задавакой твоей не обломится, она тебя доооооооолго промучает. Можешь грезить сколько влезет, что всю ночь с нее не слезешь, только все это дым, мечты. А я сосу слаааадко…

Лысая Золушка протянула к Мамонтову тощие цепкие руки с накрашенными черным лаком ногтями.

И в этот миг Катя увидела Патрики такими, какими не видела никогда. Темная стена темных домов окружала пруд с четырех сторон. Почти все окна во всех этажах — темны, лишь в редких апартаментах свет. Но Патриарший пруд мерцал, флюоресцировал, словно вспомнил свое прошлое, словно невидимые подземные источники наполнили его в этот миг водами старого гнилого Козьего болота. Над водой стелилась белесая дымка.

Катя быстро зашагала прочь, у выхода из сквера, на углу Ермолаевского переулка, Клавдий Мамонтов догнал ее и преградил путь.

Они стояли под тусклым фонарем.

Одни.

Лысая Золушка пропала — может, ушла, а может, просто растворилась в тумане Козьего болота.

— Катя, подождите!

Катя старалась смотреть ему в глаза, не опускать взор вниз. Проститутка проявила чудеса дальнозоркости, узрев некий «кол» в некоем месте.

— Эта дура ошибается, — сказал Клавдий. Его лицо — снова бесстрастно, как у римской статуи. — Вы можете быть совершенно спокойны насчет меня.

— Да? Правда? — спросила Катя.

— Вы не в моем вкусе.

— Надо же.

— Вы излишне самостоятельная. Независимая. А мне нравятся покладистые простые девчонки с тугими сиськами. Меркантильные, жадные, которые любят подарки и канючат их