Ночь тебя найдет - Джулия Хиберлин

Еще больше мне хочется сказать им, что ее отец ты, сукин ты сын.

– Нас слушают два миллиона, дорогуша. Так как же имя похитителя, ведь ты назовешь его? Ты же не хочешь, чтобы тебя сочли отъявленной мошенницей?

– Отъявленный мошенник – это как раз ты. И в качестве доказательства у меня есть запись нашего последнего разговора. Думаю, твои поклонники ее оценят.

Я швыряю наушники через всю комнату. Пусть Бубба Ганз следующие полчаса шоу повисит на своей веревке.

Разумеется, я сплела еще парочку.

Одну для похитителя.

Одну для себя.

Мой телефон разрывается на кухонном столе. Майк, Бридж, Шарп, моя начальница, коллеги, репортеры, хейтеры. Я мельком просматриваю сообщения и твиты. Жуа сообщает, что они с Элис убрались подальше. Майк бранит меня за то, что прикрепила к спине мишень. Бридж сомневается, нормальная ли я, люблю ли ее, и велит мне бежать, бежать со всех ног.

Все, что знаю я, – сила, заставляющая меня докапываться до правды о том, кто похитил Лиззи Соломон, это та же сила, которая толкает меня караулить у дома Майка в неурочные часы, уставившись на вафельную луну и слыша в ушах стук копыт.

Я поднимаюсь на парадное крыльцо маминого дома, прячась от улицы за большой колонной. Они уже собираются. Сразу после того, как я отключилась, Бубба Ганз объявил, что в семь вечера «у дома Вивви» состоится пикет в защиту Лиззи Соломон, в камуфляже и со свечами.

Группа фанатов Буббы, с головы до ног облаченных в цифровой камуфляж, разбивает лагерь в первом ряду. Интересно, способен ли хоть кто-нибудь из них понять научную концепцию маскировочной окраски? Осознать, что то, что они носят, – идея, украденная у бесконечно разнообразной природы? Зебры с их полосками, такими четкими и выразительными, что, когда они мчатся стадом, начинает рябить в глазах и хищник сбит с толку. Яркие рыжие и белые полоски тигра, которые делают его незаметным для жертвы-дальтоника.

Вот в кого я себя превратила. В жертву. Элитистку, которая оценивает, способны ли хищники разобраться в безжалостных законах природы.

Улица, по которой проезжают от силы семь машин в час, стоит в пробке. Внедорожники и пикапы паркуются на узкой улочке. В домах на противоположной стороне уже опустили ставни и загнали машины в переполненные гаражи.

Я чувствую себя выставленной напоказ. Представляю, как кто-то пересчитывает сквозь оптический прицел мои веснушки и шрамы.

Я медленно подталкиваю себя к двери, и я почти уже внутри, когда замечаю на качелях большой белый конверт. Имени нет. Еще одна угроза? Или что-то другое? Что-то важное? Стоит ли оно того, чтобы показаться им на глаза?

Я принимаю решение за долю секунды.

Из толпы раздается первобытный вопль, когда они замечают движение, промелькнувшую звездную девочку, за которой охотятся.

Я захлопываю дверь и жду, когда руки перестанут трястись, прежде чем открыть конверт. Это не то, чего я ожидала. Передо мной распечатка куста, усыпанного черными ягодами. Я встряхиваю конверт, и из него выпадает записка.

Дорогая мисс Вивви!

Вы не спросили, но я догадалась, что это могут быть за листья. Этот кустарник называется черноплодная рябина. Тетя Мириам говорит, из нее варят вкусное варенье. Надеюсь, что помогла.

Я обожаю свою подвеску. Я не сниму ее до самой смерти!

Эмм

P. S. Кустарник произрастает в Миннесоте.

Я цепляю на дверцу холодильника распечатку рядом с собственным рисунком, а также изображением призрака, сделанным рукой Эмм, и черной кляксой-супергероем с заостренными ушками работы Уилла.

Моя мама сказала Эмм, что всегда была из тех, кто лезет не в свое дело, из тех, кто вмешивается, и, вероятно, так оно и есть.

Я достаю ноутбук и забиваю в поисковую строку «пропавшую девушку из Миннесоты», хотя наверняка эти кусты растут не только там. Ничего, по крайней мере, при беглом просмотре трех первых страниц. Забиваю «подвески-шармы пропавшей девушки из Миннесоты» и нахожу историю четырехлетней девочки, съевшей декоративную висюльку на спортивной обуви и умершей от отравления свинцом.

Я вызываю в памяти снимок браслета с подвесками. Глубоко вдыхаю, призывая темнейшую землю, чернейшую ночь.

Никакого запаха. Картинка статична, негибка, не открывается.

Я вижу, что Брандо пишет сообщение, пока я борюсь с физикой и реальностью, пытаясь выйти за пределы рамки.

Почти одновременно кто-то молотит кулаком в дверь.

– Вивви. Не усложняй. Впусти меня.

Тихо, настойчиво.

Как и Бубба Ганз, Джесс Шарп кажется еще свирепее, когда сдерживает гнев, а не орет во всю глотку. Не сомневаюсь, если я не открою, через несколько минут он вышибет дверь.

Мои глаза прикованы к сообщению Брандо. Я перечитываю его еще раз, пишет он с ошибками.

– Вивви. – Громче. Еще один удар.

Я открываю дверь, и он влетает внутрь, чуть не сбив меня с ног. Взгляд упирается в кулон-звездочку в глубоком декольте моего черного платья.

– А где Майк? – спрашиваю я с ехидцей. – И глаза подними.

– Майк отстранен от твоего дела.

Теперь его глаза сверлят меня насквозь.

– Моего? Меня в чем-то подозревают? Это дело Лиззи, а не мое.

– У тебя действительно есть дневник с именем похитителя?

– Нет.

Он качает головой:

– Забавно, как легко стать подозреваемой, если вмешиваешься в ход расследования и неоднократно незаконно проникаешь на место преступления. Моего босса уговорили продлить твою охрану еще на одну ночь. Слышишь этих хихикающих крыс на лужайке? Они лучше защитят тебя от похитителя Лиззи Соломон, чем три патрульные машины, которые будут дежурить у твоего дома. Но рано или поздно крысы найдут новую пищу. Они всегда так делают. А ты останешься одна, сама по себе. Ты понимаешь это, Вивви? Сегодня вечером мы должны покончить… со всем этим. Ты должна рассказать мне все, что знаешь. Абсолютно все.

Вот оно как. Сама.

– Я все понимаю, – говорю я. – Спасибо, что присматриваешь за мной. Хочешь «Доктора Пеппера»?

Мое радушие, похоже, выводит его из равновесия. А еще тонкий нейлон платья, облепившего меня, как горячая глазурь, когда я разворачиваюсь в сторону кухни.

– Хорошо выглядишь, – неловко замечает он. – Собиралась куда-то?

– Решила, что немного женской силы не помешает. Может, виски с «Доктором Пеппером»?

– Достаточно «Доктора Пеппера». Я понял.

Он идет за мной и замирает как вкопанный перед холодильником. Маленький толчок, благодаря любезности Эмм, сторонницы вмешательства. Шарп срывает с холодильника рисунок аронии.

– Почему у тебя это на холодильнике? Почему ты это нарисовала? Почему изучаешь?

– А почему тебя это волнует? Боишься того, что я могла бы узнать? Или увидеть?

Я хочу, чтобы он сказал