Дело «Тысячи и одной ночи» - Джон Диксон Карр

монотонным и механическим, словно внутри его, как в детской игрушке, находился звуковой модуль, который заклинило от неловкого нажатия. Маннеринг смеялся и смеялся, и это потихоньку приводило Харриет в ужас.

– И это все, что у вас есть, дружище? – весело поинтересовался Маннеринг.

– Нет, вовсе нет. Например, когда вы на самом деле отправились туда? Когда вы на самом деле туда явились?

– О, так вы сомневаетесь, что я приходил туда? – похоже, мои слова действительно задели его. – Что ж, очень жаль. Потому что, видите ли, я туда приходил.

У него была твердая почва под ногами, и он это знал, но было ясно, что он привык считать всех вокруг набитыми дураками.

– Что вы туда приходили, я не сомневаюсь. Я лишь спросил во сколько. В любом случае это не могло быть без двадцати одиннадцать. Парнишка это подтверждает. Инспектор Каррутерс говорил с ним не позднее получаса назад.

Едва заметно подергивая плечами, Маннеринг обошел стол вокруг и встал против света, льющегося из окна. Было похоже, что он глубоко задумался. Он был настолько погружен в себя, что не заметил, как пихнул меня локтем, проходя мимо.

– Умный ход, месье инспектор, ничего не скажешь, – сказал он. – К слову, мальчишка никак не мог видеть меня, поскольку я поднялся по лестнице с черного хода, чтобы не быть замеченным. Имеется ли у вас желание узнать, отчего я не хотел быть замеченным и отчего я пожелал нанести визит нашему дорогому мистеру Холмсу? Дорогой мой сэр, все это вы узнаете в свое время, но не от меня, я хочу еще подержать вас в напряжении, а потому не буду отвечать на этот вопрос. Ах, что ж! Лам эльханзир йуфаз мудда иза муллих! Позвольте расшифровать для вас эту превосходную погремушку, чтобы вы могли записать ее себе в блокнот. Это означает «соленая свинина дольше хранится», и я рекомендую вам брать с нее пример. Как бы то ни было, мисс Уэйд вы не увидите.

Тут раздался женский голос:

– Почему нет?

Я не заметил, как она вошла. Она встала за креслом, положив руки на спинку, и тогда я наконец увидел Мириам Уэйд. Какую оценку дать этой девушке с позиции благоразумия, практичности и здравого смысла? Вне всяких сомнений, она выглядела прекрасно: если не брать во внимание круги под глазами, вид у нее был здоровый и цветущий. Могу представить, что сказала бы миссис Хэдли, но здесь не время и не место для подобных суждений. Первым делом мне бросилось в глаза вот что: на ней был розовый халатик, пеньюар или что-то вроде того, и хотя я всегда недолюбливал розовый, он превосходно подчеркивал ее формы. Это сразу привлекло мое внимание, если вы понимаете, о чем я, Каррутерс определенно понимает. В какой-то степени мне удалось разобраться, что` всех так очаровывало в ней, несмотря на то что она не была ни фантастически красива, ни, бог мне свидетель, особенно умна. Во всей комнате как будто переменилась атмосфера, стоило ей только войти. Нет-нет, Фелл, никакой я не старый сатир, я в этих поэтических баталиях участвовать отказываюсь, я всего лишь практичный человек, внимательно относящийся к фактам. Она, темноглазая брюнетка, стояла там, положив руки на черную спинку кресла. И я более чем уверен, что, если бы любая другая женщина в Лондоне вышла в приемную в час дня в одном пеньюаре, это произвело бы ошеломительный эффект. Но в данном случае ничего такого я не испытал, а только лишь ощутил стыд за то, что именно это привлекло мое внимание. Я понятно изъясняюсь?

Мириам Уэйд заговорила, и довольно раздраженно:

– С чего это он не увидит меня?

– Потому что он хочет отправить тебя на виселицу, только и всего, – хладнокровно ответил ей Маннеринг. – Если это ничего не значит для…

– Вздор какой! – воскликнула Мириам и с улыбкой взмахнула рукой. – А где тот, другой полицейский, такой симпатичный? На виселицу он меня отправит? Ох, какие страшные глупости!

Маннеринг резко развернулся на каблуках.

– Милая, я всего лишь хочу тебя предупредить, – сказал он ей все тем же ровным тоном, – если ты поступишь вопреки моим советам… что ж, нам с тобой придется расстаться, правда же? А где ты найдешь себе другого мужа после того, как вся эта история выплывет наружу?

Мириам побледнела как полотно, но ничего не сказала. Ни на одной сцене мне еще не доводилось видеть такой властности и хладнокровия, с которыми Маннеринг произнес эти слова. Он походил на мраморную статую, на настоящего безумца, но будь это сказано любым другим мужчиной любой другой женщине или же в присутствии иных свидетелей, разразился бы скандал, а Маннеринг проговорил все это так, что никто не произнес ни слова и не задал ему никаких вопросов. Он развернулся ко мне с кивком, подмигнул в совершенно будничной манере и без лишних слов покинул комнату.

Я заглянул Мириам в глаза, в них отражался лишь страх. Она сделала несколько шагов, упала в кресло и вдруг разрыдалась.

Гм! Вспоминая эту сцену и описывая ее в таких деталях, чтобы Фелл получил полное представление, я, возможно, и переступил черту, за которой речь уже не идет о чисто практических целях. И тем не менее вот так все и произошло. Я выпроводил остальных из комнаты, сказав, что хотел бы поговорить с Мириам наедине. И задвинул за ними портьеры. В тот момент я чувствовал, что если не буду вести игру предельно осторожно, то потерплю поражение.

Она прошла к диванчику с кожаной спинкой и блестящими латунными заклепками и устроилась у одного из высоких окон. Мириам сидела, слегка наклонясь вперед, и робкий свет касался ее щеки, шеи и розового пеньюара, она глядела на меня неотрывно своими большими глазами. Готов поклясться, она приняла эту позу без всякого умысла, но если бы она сидела вот так перед женской коллегией присяжных, они без колебаний отправили бы ее на виселицу за один лишь внешний вид. Как бы то ни было, я сел в кресло на почтительном расстоянии от нее и объяснил, кто я такой.

– И вы, – заключил я со всей решительностью, – не должны позволить ему запугать вас.

Тишина повисла между нами. Выражение ее лица никак не поддавалось прочтению. Она сидела, опустив взгляд на ковер.

– О нет, он нисколько меня не пугает. Просто… Не знаю, что хочу сказать. Понять не могу, что ему нужно! Он… сегодня утром он обозвал меня грязной потаскухой.

– Ему известно то, что уже известно всем остальным?

– Не знаю, – честно ответила Мириам и