Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

отдавая себе отчет в своих действиях, направленных на то, чтобы скрыться с места преступления, чтобы запутать следы, скрыть трупы в подвале и затем разыграть из себя впавшую в шок и амнезию жертву похищения.

— Нет. Не может такого быть.

— И делала это на протяжении трех лет, вводя всех — и врачей, и полицию, и вас, ее родных, — в заблуждение.

— Нет.

— Притворяясь потерявшей память, притворяясь и симулируя, обманывая всех. И когда почувствовала новую угрозу, не задумываясь убила снова. Того свидетеля, шофера Кравцова, который видел ее настоящую, без тени притворства, на той дороге в лесу. И его сожительницу Александру Быкову — по причине, которую нам, следствию, еще предстоит установить.

— Нет. Это все ложь. Такого не может быть. Я знаю свою дочь Ло, — сказала Регина.

— Знаете свою дочь? — Полковник Гущин подошел к ней. — А может, вы знали и то, что она лишь разыгрывает из себя жертву амнезии? Может, это для вас никакой не секрет — ее притворство? Почему вы вдруг отогнали свою машину в сервис и заказали химчистку салона и багажника?

— Что? О чем вы? Я не понимаю.

— Машина, ваша дорогая иномарка, стоявшая во дворе, которую вы так внезапно…

— Мне велел Платон. Он сказал, что раз мы не пользуемся машиной, ее надо поставить в гараж, а до этого сделать в автосервисе профилактику. Это обычное…

— Обычное? Ладно. Что мы препираемся здесь в дверях. Позовите Пелопею. Она поедет с нами.

— Куда? На допрос? Она ничего не помнит, — резко сказала Регина. — Куда вы хотите ее везти?

— Если бы это дело было обычным, Пелопею после предъявления обвинений задержали бы и оставили под стражей в тюрьме, — сказал Гущин. — Но это дело другого сорта. Ваша дочь Пелопея по постановлению следователя будет помещена в стационар центра социальной и судебной психиатрии для проведения комплексной судебно-психиатрической экспертизы. Только после выводов психиатров о ее нынешнем состоянии — истинном состоянии ее психики и памяти — и выводов о ее вменяемости или невменяемости, только после этого с ней начнут проводить следственные действия.

— Вы хотите поместить мою дочь в сумасшедший дом?!! — воскликнула Регина.

Она стремительно повернулась и почти побежала по холлу, по анфиладе комнат в глубину квартиры, твердя, почти крича: нет, нет, нет!

Гущин ринулся за ней, оперативники — следом. Катя…

Она тоже пошла. Ощущая, как внутри у нее растет тошнота, превращаясь в мутное темное облако отвращения — и к создавшейся ситуации, и к себе.

Она остановилась в дверях кухни, за спинами оперов.

Пелопея сидела за большим обеденным столом, на кухне, залитой светом ламп, где все сияло чистотой и где витал неуловимо терпкий и пряный аромат жаркого. Перед ней была тарелка с недоеденным бифштексом. Она сидела прямо, положив руки на колени. Она слышала этот крик в холле. На лице ее был написан страх.

— Я не поеду в сумасшедший дом, — сказала она. — Мама, я…

— Конечно не поедешь, — сказала Регина и встала, закрывая ее собой. — Никуда ты не поедешь, дочка. Я тебя не пущу.

Тонкая, высокая, с растрепанными светлыми волосами, бледная и решительная, она преградила полковнику Гущину дорогу к дочери.

— Пелопея, вы должны поехать с нами в больницу, — сказал он.

— Не поеду я в сумасшедший дом! — визгливо воскликнула девушка. — Я так и знала, что меня запрут. Я ничего не помню, но я не сумасшедшая, понятно вам? Я не сумасшедшая!

— Пелопея, не заставляйте нас применять вынужденные меры.

— А ты попробуй, примени. — Регина выпрямилась. — Только сначала ко мне, потому что я не отдам вам свою дочь и не позволю забрать ее в психушку! Я мать! Вы мою дочь у меня не заберете!

И она с силой швырнула под ноги Гущину тяжелую фарфоровую кружку.

О, ЖЕНЩИНЫ ПАТРИКОВ, ВЫ ПРЕВРАЩАЕТЕСЬ В ЛЬВИЦ, КОГДА…

Да неужели? Возможна ли такая метаморфоза, о женщины Патриарших?

Катя смотрела на Регину во все глаза. Странно, но она была на ее стороне в этой ситуации. Ей хотелось, чтобы мать… мать не позволила совершить ошибки — им всем.

— Регина, ведите себя разумно, — сказал Гущин, делая к ней шаг.

— Вы у меня дочь не заберете! — Она схватила со стола еще одну кружку и швырнула в него, метя уже в голову.

Тяжелая фаянсовая кружка ударила полковника Гущина в плечо. В следующую секунду он был около Регины, схватил ее за обе руки. Но она вырвалась с яростью и начала бить его по плечам, по торсу стиснутыми кулаками, норовила ударить по лицу.

— Не заберешь! Не отдам! Она моя дочь! Взгляни на нее — она калека! Инвалид! Не отдам! Она и так настрадалась сверх меры!

Полковник Гущин сгреб ее в охапку, одновременно стараясь уклониться от ее маленьких, яростных женских рук, разящих без пощады, и не сделать ей больно.

Если и мечталось когда-нибудь хоть прикоснуться к такой красавице, то не так…

Оперативники подошли к Пелопее.

— Вставайте. Вам надо одеться. Поедемте с нами.

— Никуда я с вами не поеду! — Пелопея вцепилась в крышку стола.

Опера начали поднимать ее силой, отдирать ее руки от всего, за что она цеплялась, — за стулья, за столешницу.

— Я не хочу в сумасшедший дом! — кричала она.

А они тащили ее из кухни — упирающуюся, визжащую. Регина тоже кричала, пытаясь вырваться из рук Гущина.

Пелопею поволокли в холл — там что-то грохнулось на пол. Гущин разжал руки, отпуская мать. Она ринулась вслед за дочерью.

На лестничной клетке они тоже кричали, Пелопея цеплялась за перила, упиралась. На нижних этажах хлопали двери — соседи Кутайсовых пребывали в шоке и растерянности.

Грета бежала за матерью вниз по лестнице, Сусанна с рыжей гривой волос, схватив в охапку куртки, — за ними обеими. Женские крики и плач наполнили мраморный вестибюль розового дома. И Кате стало страшно.

Чувствуя, что у нее подгибаются колени, она кое-как спустилась вниз, к лифту, вышла на улицу. Оперативники уже затолкали визжащую Пелопею в машину. Регина металась рядом, она сама была похожа сейчас на безумную. Полковник Гущин кричал, что всем надо успокоиться, он пытался сказать Регине, что она может прямо сейчас звонить адвокату, бывшему мужу — кому угодно, что центр социальной и судебной психиатрии — это не тюрьма…

Регина его не слушала. Она колотила по дверце полицейской машины, где сидела между операми ее дочь, и взахлеб рыдала.

— Как же я вас ненавижу.

Катя услышала за своей спиной хриплый голос.

Она обернулась.

Перед ней с охапкой одежды в руках стояла Сусанна Папинака. Ее рыжие волосы струились по плечам