Пассажир без возврата - Алексей Небоходов

Запах… вонючий, прелый, пропитанный чем—то сладким и тошнотворным одновременно. Как забродивший мёд, как влажное дерево, прогнившее до самого сердца.

В памяти всплыл бордель, затянутый в мягкий полумрак, напоенный ароматами духов и вина.

Мягкий полумрак комнаты, запах духов, касание тёплой женской кожи. Вино, пролитое на простыни, и прикосновение тонких пальцев, холодных и нежных. А потом… потом глаза. Те самые, которые внезапно утратили человеческую теплоту. Почерневшие, бездонные, как колодцы, ведущие в самую бездну.

Дмитрий помнил, как её губы расползлись в улыбке, слишком широкой, слишком неестественной. Как кожа начала пульсировать, будто под ней ползали живые, голодные твари. Как её ногти вонзились в его запястья, и прежде, чем он успел закричать, мир разорвался.

Будто кто—то выдрал его из привычной реальности, словно грязную куклу, не нужную больше ребёнку. Дмитрий падал в бесконечную бездну, где не существовало ни верха, ни низа, а вокруг простиралось лишь вязкое, бесформенное ничто. Он не мог определить направление падения, потому что исчезли границы пространства, оставив только ощущение бесплотного скольжения в пустоте.

Ощущение тела исчезло. Вокруг него была только бесконечная тьма, размытая, как глубины океана, когда туда не проникает свет. Он не знал, как долго он падал. Минуту? Час? Год? Время здесь не имело смысла. Оно размазалось по пространству, перетекая, как мёд, лениво, но неумолимо.

И вдруг его тело резко наткнулось на вязкую, податливую поверхность, которая будто стремилась вобрать его в себя, не позволяя осознать момент удара.

Не о землю, не о камень, но о что—то податливое, живое. Оно обхватило его, приняло в себя, и на мгновение он почувствовал, как его сердце перестало биться.

Тьма окутала его плотнее, сдавливая, и он попытался закричать, но вместо звука вырвался только слабый хрип. И вдруг перед глазами начала рассеиваться пелена, и окружающий мир стал приобретать очертания, наполняясь размытым, но постепенно проясняющим черты окружения светом.

Дмитрий почувствовал землю под собой. Она была не твёрдой, не мягкой, а странной, словно плотная глина, покрытая липким, влажным налётом. Когда он пошевелился, поверхность под ним будто вздохнула.

Постепенно темнота рассеивалась, позволяя глазам привыкнуть к новым очертаниям окружающего мира, который начинал проступать из мрака.

И то, что открылось его взгляду, заставило холод пробежать по спине, пробираясь в самое сердце.

Первыми Дмитрий заметил цепи светильников, протянувшиеся вдоль улиц и уходившие ввысь, туда, где небо должно было сливаться с горизонтом. Но здесь не было неба – лишь бескрайняя, вязкая пелена тёмных паров, скрывающая бесконечность. Фонари, излучавшие слабый, мутно—синий и лиловый свет, создавали иллюзию, будто сам воздух дышал, изменялся, играл бликами. Их свет был недостаточен, чтобы рассеять сумрак, но он подчеркивал очертания зданий, делая их еще более неестественными.

Дмитрий почувствовал, что его тело больше не падает, и даже не висит в пустоте – он стоял. Под ногами простиралась гладкая, но влажная поверхность, которая казалась одновременно твердой и податливой, как если бы земля сама приспосабливалась к его весу. Она не издавала ни звука, но было ощущение, будто где—то внутри неё двигалось что—то живое. Вдали, за чередой фонарей, вспыхивали слабые огоньки, похожие на сигналы, но они были разбросаны хаотично, без ясной системы. Дмитрий моргнул, пытаясь уловить закономерность, но понял, что их ритм постоянно менялся.

Когда зрение окончательно сфокусировалось, он увидел острова, словно парящие в воздухе, соединённые широкими мостами, похожими на переплетенные корни гигантских деревьев. Мосты выглядели живыми, их текстура была органической, пульсирующей, будто кровеносные сосуды тянулись через пространство, соединяя отдельные части этого мира.

Самым пугающим были здания, величие которых не вдохновляло, а вызывало тревожное чувство чуждости.

Их величие поражало, но не как архитектурное совершенство, а как грозное напоминание о чуждой логике. Огромные, массивные дворцы, созданные не по человеческим канонам, обрастали лишними линиями, ненужными украшениями, перегруженными деталями, которые превращали их в карикатуры на величие.

Они выглядели как имитация роскоши, созданная существами, которые понимали богатство, но не знали меры. Стены были гладкими, словно сделаны из полированного камня, но время от времени они будто двигались, меняя рисунок. Окна простирались ввысь, закругляясь, но некоторые из них не отражали света, а, напротив, втягивали его внутрь, создавая мертвенно—тёмные провалы.

Улицы были заполнены движущимися тенями, словно сам воздух здесь был пропитан чуждыми сущностями.

Тени кишели между фонарями, двигались, образуя живой поток. Это не были люди, но их очертания вызывали ощущение смутного сходства. Они напоминали тех, кто когда—то был человеком, но стал чем—то другим. Их тела гнулись неестественно, движения напоминали дергающиеся механизмы, а лица… Дмитрий не хотел смотреть на них.

Но, несмотря на внутренний протест, его взгляд всё же скользнул по их чертам. В их глазах не было ни мыслей, ни надежды. Лица казались не просто искажёнными, а растянутыми в маске ненасытной похоти, гротескно преувеличенной, лишенной индивидуальности. Губы у некоторых существ дрожали, словно они беззвучно шептали, у других – растягивались в замороженные вожделенные усмешки. Их взгляды метались, но не выражали осознанности, как будто они не жили в привычном смысле этого слова, а просто двигались по воле неведомого инстинкта.

Но самое страшное зрелище ожидало его впереди. Среди этих существ, среди уродливых теней, медленно двигались те, кто ещё недавно был человеком.

Это были рабы, и Дмитрий понял это по цепям, что звенели при каждом их шаге, по затуманенным взглядам, в которых не осталось ни страха, ни надежды, а лишь механическая покорность.

Мужчины и женщины в цепях со стеклянными глазами, без воли. Они не выглядели сломанными, не страдали, они просто существовали в этом мире. Их тела, ещё сохранявшие черты человеческой красоты, двигались неторопливо, почти грациозно, но с ощущением полной покорности. Их лица были не пустыми, а, напротив, наполненными чем—то иным, чуждым пониманию. Как если бы внутри них уже не осталось личности, а лишь механическая привычка двигаться, дышать, подчиняться.

И Дмитрий понял, куда он попал.

Он стоял на пороге мира, где человеческое существование превращалось в тень, где всё утрачивало границы реальности, и где даже воздух дышал чужими желаниями.

Холод скользнул по его позвоночнику, но в груди не было дрожи – лишь чувство смертельного, липкого осознания, что он здесь не гость, а часть этого мира.

Дмитрий попытался заговорить, но голос дрогнул, утонув в плотном, вязком воздухе. Он шагнул вперёд, пытаясь поймать чей—то взгляд, но никто даже не дрогнул, будто его здесь не существовало. Окружающие тени двигались по своим траекториям с механической точностью, избегая его, как