Пассажир без возврата - Алексей Небоходов

образами, которые невозможно было стереть или забыть. Ему казалось, что само пространство впитало его впечатления, сохранило их, а стены, пол и воздух наполнились его мыслями, становясь ещё более чуждыми, пропитанными знанием, которое он не хотел принимать, но уже не мог отвергнуть.

Этот дом не был убежищем, не был пристанищем, не был укрытием. Он не предлагал безопасности, не создавал уюта, он существовал лишь для одной цели – растворять тех, кто попадал внутрь, делать их частью ритма, подчинять, сливаться с тем, что уже было здесь до них.

Шагнув вперёд, Дмитрий почувствовал, как пространство вокруг сжалось, будто ощутив его движение. Воздух стал гуще, а стены, казалось, приблизились, прислушиваясь к нему, оценивая его, вбирая его присутствие в себя.

Он больше не был гостем. Дом начал свою работу.

Дмитрий почувствовал странное напряжение, когда демоницы подвели его к ещё одной части дома. Здесь не было роскоши, не было великолепия – только угрюмое, гнетущее ощущение безвозвратной пустоты. В воздухе висела тишина, но она не была благословением – скорее, она ощущалась как искусственно созданный вакуум, откуда были изгнаны даже следы желания говорить.

Перед ним застыли фигуры – десятки, если не сотни обнажённых тел, мужских и женских, расположенных вдоль стен, неподвижных, безвольных. Они не спали, но и не бодрствовали. Их глаза не моргали, не искали взглядом присутствующих, они просто находились там – как безликие манекены, но дышащие, живые, лишённые души.

Лилитара улыбнулась. Её взгляд оставался мягким, почти заботливым, когда она плавно скользнула вперед, медленным движением касаясь плеча ближайшей женщины.

– Это твои слуги, – произнесла она тоном, словно сообщала о каком—то важном, но вполне обыденном привилегии, как о новой паре обуви или дорогом вине, которое теперь было в его распоряжении.

Дмитрий почувствовал странную дрожь внутри. Отвращение ли это? Или нечто другое?

– Бывшие люди, – тихо добавила Сальфира, глядя на него с любопытством. – Но их больше нет. Осталась только оболочка, только функция.

Она сделала шаг, и её пальцы коснулись подбородка одной из женщин, заставляя её слегка повернуть голову, чтобы Дмитрий мог лучше рассмотреть. Лицо у рабыни было идеальным, слишком гладким, слишком правильным, как если бы природа убрала из неё всё лишнее. Но взгляд…

Глаза были мертвыми.

Не в том смысле, в каком бывают глаза трупов, без жизни, мутные, стеклянные. Эти не потускнели, но в них не осталось света мысли. Ни страха, ни удовольствия, ни боли – ничего. Только совершенная, абсолютная пустота.

– Ты можешь делать с ними всё, что пожелаешь, – продолжила Лилитара, её голос был мягок, сладок, как мёд с каплей яда. – Каждое прикосновение, каждая вспышка желания, каждая эмоция… всё это не пропадает, не исчезает. Оно передаётся вверх – к владычице острова.

Она склонилась ближе, её дыхание задержалось у его шеи, тёплое, но не человеческое, проникающее глубже, чем положено.

– А она, в свою очередь, передаёт это Ливиане.

Дмитрий не отводил взгляда от застывших фигур. Они не двигались, не дышали глубже, чем требовалось для существования, не реагировали на присутствие рядом других тел.

– Они выглядят… – он не договорил.

– Совершенными? – подсказала Лилитара.

– Пустыми.

– Так и должно быть.

Сальфира сделала ленивое движение рукой, и один из мужчин медленно, бесшумно встал на ноги, не выражая ни воли, ни отказа, ни даже любопытства.

– Они не люди, – произнесла она спокойно. – Их желания больше не существуют. Их сознание растворилось, стало частью ритма Лифтаскара. Они больше не помнят, кем были. Для них нет вчера, нет завтра. Только то, что нужно тебе.

Она склонила голову и провела ногтем по шее застывшей рабыни. Та даже не вздрогнула.

– Ты можешь звать их, можешь использовать их, можешь не обращать внимания. Они будут делать то, что требуется.

Лилитара провела рукой по груди одной из женщин, отметив, как та даже не дернулась.

– Потрясающее зрелище, не правда ли?

Дмитрий не знал, что сказать. Он хотел отвернуться, но что—то удерживало его, заставляя смотреть, заставляя понимать, во что он попал. Его мир изменился, и теперь не было пути назад.

Дмитрий не успел осознать их движения, как воздух вокруг сгустился, будто пространство схлопнулось, оставив только их троих в этой зыбкой, пульсирующей темноте. Лилитара и Сальфира, ещё мгновение назад стоявшие рядом, теперь были на нём, их тела скользнули, сомкнулись, захватили.

Гладкая кожа, разогретая изнутри, коснулась его, и он ощутил их тяжесть, но эта тяжесть не подавляла – напротив, она захватила, связала его, лишая выбора. Их движения были неспешными, но точными, – они не спешили, потому что знали, что победа уже их.

Лилитара начала первая: её губы были горячими, влажными, дыхание пронизывало кожу, оставляя за собой ощущение сладкой ломки. Она не целовала, она кусала – легко, играючи, но с той границей, где удовольствию угрожает боль.

Сальфира скользнула сзади. Эти прикосновения были другими, прохладными, будто она разливала тьму по его телу, забирая его волю, превращая его в живую точку наслаждения. Её губы шептали, но не слова – дыхание, музыку, зов, и этот звук растекался внутри, отдавался в грудной клетке, заставляя его сердце ускоряться.

Их кожа горела, но не как у живых людей – в этом тепле было нечто нечеловеческое, как у раскалённого металла, который не обжигает, но прикасается глубже, чем должен. Дмитрий не двигался – они не оставили ему выбора, они взяли его, заключили между собой, и теперь он был в их власти, каждое движение – их движением, каждое ощущение – их ощущением.

Лилитара выгнулась, и когда её ногти проскользнули по его спине, он почувствовал, как мир вокруг исчезает. Остаётся только жар, дыхание, тягучая волна желания, которую они ему навязывали.

– Ты наш, – прошептала она, её голос не был просьбой, не был утверждением, он был знанием, которое теперь жило в нём.

Демоница толкнула его назад, заставляя лечь, и её глаза вспыхнули янтарным светом, когда она уселась сверху, прижимая его к себе, беря его внутрь, начиная двигаться, вжимаясь, вбирая его, ловя этот ритм, которому не было конца.

В тот же момент Сальфира опустилась ниже, её колени сомкнулись по бокам его лица, а холодные пальцы скользнули по его волосам, направляя, приказывая, требуя. Они двинулись вместе, слившись в едином ритуале, охватывая его со всех сторон, вплетая в этот момент, запечатывая внутри себя.

Мир снова изменился, как будто что—то лопнуло, и теперь они все были в этом, были вместе, были единым движением, единым моментом, который не принадлежал времени.

Сальфира прижималась тесно: её губы были у его уха, а шепот растекался внутри.