Пассажир без возврата - Алексей Небоходов

– Кто ты?

Дмитрий встретил эти слова с настороженностью, но внутри уже знал ответ.

– А ты? – спросил он, заставляя себя говорить спокойно, хотя ощущение, что в этом разговоре кроется нечто гораздо большее, чем просто обмен репликами, не оставляло его.

Наступило новое молчание. Оно растянулось, наполнилось смыслом, словно тот, кто находился внутри, решал, стоит ли ему произносить то, что он сейчас скажет.

– Когда—то меня звали Сергей Пятаков.

Где—то далеко раздался звонкий смех демонов, но Дмитрий не слышал его. Он вглядывался в окна, в их тёмную глубину, и впервые за всё время в Лифтаскаре почувствовал, как внутри холодеет что—то слишком человеческое, что—то, что не вписывается в этот мир, но от чего невозможно избавиться.

Глава 20

Москва погружалась в ночь, словно в бездонное болото, где тьма не просто окутывала улицы, а становилась частью самого города. Чёрный, густой воздух давил на крыши домов, обволакивал стеклянные фасады деловых центров, скрадывал очертания автомобилей, медленно ползущих по широким проспектам. Уличные фонари светили глуше, чем обычно, а их жёлтые блики казались усталыми, как глаза тех, кто задержался в офисах, но не хотел возвращаться домой.

Город жил, но будто приглушённо, осторожно, словно чувствовал, что этой ночью что—то здесь не так.

Где—то там, среди витрин элитных магазинов, среди ресторанов с полупустыми залами, среди зданий, скрывающих за своими стенами секретные переговоры и сделки, стоял особняк Симеона.

Тщательно охраняемая крепость среди гниющего города, место, где все вопросы решались быстро и жёстко, где деньги не просто двигались – они управляли судьбами тысяч людей. Особняк был воплощением его силы, его влияния, его неуязвимости.

Симеон знал, что рано или поздно кто—то попробует его свергнуть. В мире власти иначе не бывает. Он всегда был готов к такому сценарию.

Сегодня ночь казалась иной, непохожей на предыдущие. В воздухе ощущалась странная, невидимая тяжесть, нечто неуловимое, что не поддавалось логике, но заставляло кожу покрываться мурашками. Обычно он контролировал каждую деталь, просчитывал варианты, знал, как повлиять на ситуацию, но сегодня всё было иначе. Сегодня он не строил планы, не искал выхода, не пытался изменить ход событий. Он просто сидел и ждал, прекрасно понимая, что ждать уже некого и незачем. Ночь надвигалась, как хищник, медленно сжимая кольцо вокруг своей добычи, и он, впервые за долгое время, не знал, наступит ли для него следующий день.

На верхнем этаже, за толстыми стенами, где ни один звук с улицы не мог пробиться внутрь, он сидел за массивным столом из чёрного мрамора, тяжёлого, монолитного, словно вырезанного из одной цельной глыбы.

Свет был мягким, приглушённым – лампы на стенах создавали уют, подчёркивая дорогие предметы интерьера: старинные кожаные кресла, бар с коллекционным алкоголем, полки с редкими книгами, некоторые из которых не имели названий на обложках. Всё это было подобрано с точностью, с расчётом, с вниманием к деталям, но сегодня этот порядок казался искусственным, ненастоящим.

Пахло кожей, дорогим табаком и чем—то терпким, напоминающим пыль давно не читанных книг.

На столе перед ним стоял ноутбук. Экран был разделён на несколько окон. В одном из них – видеозвонок, но ответа не было. В другом – список контактов. Среди них имя Аурелиуса больше не значилось как активное.

Аурелиуса больше не существовало. Он не просто умер, не исчез без следа – он был стёрт, вырван из реальности так, словно никогда и не жил. Ни тела, ни остатков, ничего, что могло бы напомнить о его существовании. Только пустота, заполненная страхом тех, кто знал, что его конец был не случайностью, не игрой случая, а неизбежной расплатой. Симеон смотрел на экран, понимая, что смерть Аурелиуса – это не конец, а только предупреждение. И он был следующим.

Симеон долго не отрывал взгляда от экрана, не моргая, не выдавая никаких эмоций. Как если бы ничего не произошло. Как если бы он не знал, что всё катится к катастрофе.

Но он знал, что всё это лишь иллюзия контроля, искусственная уверенность, которая не выдержит столкновения с неизбежным. Знал, что все его методы, все выстроенные системы безопасности, тщательно спланированные стратегии и влияние, которое давало ему власть над тысячами людей, не спасут его в этот раз.

Он всегда находил способ справляться с любыми угрозами, использовал деньги, связи, силу и запугивание, но теперь перед ним стояла опасность, которая не подчинялась его законам. Эта угроза не просила выкупа, не искала выгоды, не оставляла шансов.

Она была неумолима: как стихия, как смерть – и он ощущал её приближение каждым нервом, каждой клеткой своего тела. Казалось, даже воздух вокруг сгущался, становился вязким, пропитанным давлением, которого он не мог объяснить.

Сегодня всё было иначе – он не управлял ситуацией. Сегодня он просто ждал, осознавая, что в этот раз игра велась по чужим правилам, и от него ничего не зависело.

Всю свою жизнь он выстраивал этот бизнес так, чтобы предугадывать ходы, чтобы предупреждать опасность, чтобы не давать никому даже малейшего шанса разрушить его империю.

Но теперь все его тщательно выстроенные схемы, все тщательно подготовленные планы и проверенные механизмы влияния оказались бесполезными. Мир, в котором он привык действовать, подчинялся понятным правилам, где любая угроза имела свою цену, любое предательство – причину, а любая война велась за власть или ресурсы. Однако то, что сейчас приближалось, не вписывалось в эти схемы. Оно не поддавалось контролю, не предлагало сделок, не искало компромиссов. Он мог подготовить сколько угодно охранников, укрепить периметр, установить лучшие системы наблюдения, но всё это было бессмысленно перед той силой, которая двигалась к нему.

Сегодня он не пытался сопротивляться. Сегодня он просто ждал, зная, что всё, что будет дальше, уже предрешено.

Рядом с ним, в двух шагах от стола, стоял помощник, невысокий, но крепко сложенный мужчина лет сорока, с коротко стриженными волосами и напряжёнными чертами лица. Его взгляд был холодным, уверенным, словно он старался не выдавать ни малейших эмоций, но даже самая тщательная маскировка не могла скрыть лёгкой дрожи, пробежавшей по его пальцам, сжатым в кулаки.

В глубине его глаз таилась тревога, незаметная постороннему, но очевидная для того, кто знал, как читать подобные знаки. Он держался ровно, но его осанка была излишне жёсткой, мышцы напряжены, а дыхание чуть тяжелее обычного. Это был человек, привыкший устранять проблемы, решать вопросы до того, как они превращались в нечто неконтролируемое, но сейчас он стоял перед ситуацией, которая не поддавалась привычным методам. Он