Современный зарубежный детектив-11. Книги 1-19 - Сол Херцог

довольно сильное. А для человека в твоём состоянии… даже не знаю. Всё начнёт ломаться. Все эти крошечные косточки в твоих ступнях. Они будут ломаться, как хрупкие веточки. Ты будешь ходить как хромой до конца своих дней».

«Иди на хер», — снова сказала Лорел.

Она впала в какое-то безумное состояние, в котором все, о чем она могла думать, это послать его к черту.

«Не знаю, представился ли я вам как следует при нашей первой встрече», — сказал он. «Меня зовут Фёдор Тимохин. Директор Фёдор Тимохин, заметьте. Я не такая уж важная персона здесь, в Москве, но я кое-что знаю о том, как причинять боль».

Он отступил от кнопок, и Лорел почувствовала внезапный прилив облегчения. Каждая клеточка её тела готовилась к следующему падению, страшась его, молясь, чтобы он не нажал кнопку, но зная, что он это сделает.

«Знаете, — продолжил он, — мы так много знаем о Леви Роте и его небольшой группе, что мне сложно придумать для вас вопросы, на которые я сам не знаю ответа. Четыре агента. Все мертвы. Четыре куратора, все безработные, не так ли? Насколько я знаю, сам Рот безработный. Что бы вы ни говорили о президенте, но он не полный идиот. Зачем ему секретное агентство, которое раскинулось шире, чем ноги девственницы в первую брачную ночь?»

Он приблизился к кнопкам, и пульс Лорел участился.

«Хм?» — сказал он. «Верно. Ни одного. Совсем никого. Всё расформировано. Всё закрыто. Конкуренты Рота будут в восторге. Могу сказать вам, мы здесь, в Кремле, определённо в восторге. Знаете, что они сделали на самом верхнем этаже?

Они открыли шампанское. Я говорю вам всё это просто так, чтобы вы знали: что бы вы мне ни говорили, что бы вы мне ни говорили, это, по сути, не имеет значения. Для нас здесь, в Москве, это так мало меняет. То есть, теперь это всё чисто теоретически, не так ли? С Ротом покончено. Активы мертвы. Игра окончена.

Он поднял руку и нажал на красную кнопку. Лорел знала, что сейчас произойдёт. Вывихнутые лодыжки, хруст голеней, сломанные колени.

«Нет», закричала она.

На глаза у нее навернулись слезы, и, как только они полились, она не могла их остановить.

«Тише, дитя», — сказал Тимохин, приближаясь к ней, тяжело ступая, как морж. Он был такой большой, такой высокий, что, несмотря на её рост, он почти мог смотреть ей в лицо. «Не плачь. Мы с тобой будем друзьями».

Лорел посмотрела ему в глаза. «Тебе следует кое-что знать», — сказала она.

«Что такое, моя сладкая?» — спросил он, улыбаясь ей, словно ожидая признания в вечной любви.

«Вы смотрите на человека, который собирается покончить с вашей жизнью».

На секунду Тимохин стал смертельно серьезным, словно увидел привидение, но затем так же быстро на его лице снова появилась улыбка.

Лорел с отвращением закрыла глаза, но поклялась себе, что сказала правду. Она сделает это правдой.

«Знаешь», сказал Тимохин, возвращаясь к кнопкам, «как бы весело это ни было, мне всё равно нужно вернуться к работе».

Лорел так устала от этого мужчины и его игр. Она пыталась прочистить голову и понять, что происходит. Чего он от неё хочет? Чего он ищет? Он даже не задал ей ни одного вопроса. Он всё время изводил её, не выдавая ни слова.

Он был искусным.

Если бы он был действительно хорошим, она бы никогда не узнала, чего он хотел.

Она могла умереть в этой комнате, не зная, была ли вообще цель в пытках, не зная, сдерживалась ли она или отказывалась от всего, чего он хотел.

Всё это было частью игры. Незнание. Она знала эту технику лучше всех.

Большинство людей, если бы знали, что обладают какой-то ценной информацией, чем-то конкретным, унесли бы эту информацию с собой в могилу.

Например, место атаки. Бесчисленное множество террористов погибло в секретных местах, унеся с собой такую информацию.

Но если бы информация была более общей, более расплывчатой, более разрозненной, например, что вы ели, какая была погода, какую одежду вы носили, большинство людей не стали бы жертвовать своей жизнью ради сохранения таких секретов.

Они выдали бы эту информацию во время пыток и при этом выдали бы гораздо больше, чем если бы им задали прямые вопросы.

Вот почему первой целью следователя всегда было заставить своего подзащитного говорить. О чём угодно.

«Позвольте мне рассказать вам, что произойдёт, — сказал Тимохин. — Наши две страны начнут войну».

Лорел было всё равно, что он говорил. Его слова могли быть правдой, а могли быть и полной выдумкой. Ей было всё равно, пока она была там, подвешенная и умирающая.

Но она хотела знать, что он ищет. Если бы она это выяснила, то смогла бы скрыть это от него.

«Если вы пойдете на нас войной, — сказала она, — мы загоним вас в каменный век».

Тимохин продолжал улыбаться. Он снова приблизился к ней, и она разрывалась между отвращением от его приближения и облегчением от того, что его рука была дальше от красной кнопки.

Ей нужно было убедиться, что он не нажмёт эту кнопку. Если он уронит её, она уже не сможет выбраться, как только она окажется на такой высоте. Её ноги будут бесполезны.

Он посмотрел на нее.

«Дорогая моя, как мы можем проиграть войну? Когда Наполеон привёл всю Европу к воротам Москвы, мы проиграли? Когда Гитлер начал крупнейшее сухопутное вторжение в истории, мы проиграли?»

«Когда Гитлер вторгся, мы потеряли двадцать семь миллионов человек», — сказал Лорел.

Тимохин улыбнулся. «Некоторые говорят, что мы потеряли двадцать семь миллионов.

Некоторые говорят, что мы потеряли сорок человек.

«Что ты имеешь в виду?» — спросила Лорел.

«Я хочу сказать, что когда цифры достигают определенной точки, когда они настолько велики, что даже люди, которым поручено их подсчитывать, теряют счет, имеют ли они еще значение?»

«Конечно, они имеют значение».

«Кому это важно, дорогая? Мертвым? Конечно нет».

«Ты с ума сошла», — сказала Лорел.

Тимохин подошёл так близко, что она почувствовала его дыхание на своей коже. Она остро осознала, что висит голой. Он мог сделать с ней всё, что угодно.

«Я слышал о вас очень интересный слух», — сказал он.

"Что это такое?"

«Я слышал, что твое лицо, твое прекрасное, красивое лицо, я слышал, что оно на самом деле не твое».

«О, это моё».

«Но ведь это был первый раз для кого-то другого, не так ли?»

«Верьте