Памятка убийцы - Алексей Викторович Макеев

крови. Молодая интеллектуалка в мужской профессии, с навыками, которые по-прежнему ассоциировались с сильным полом. Как и Береговы, она всегда откликалась на преступления против малышей и считала своим долгом бороться с женским и детским сексуальным рабством, не жалея сил.

Ее страшная гибель убеждала стальных Лелю и Лилю, что смерть невозможно приручить или укротить ни листовой, ни дуговой, ни маятниковой электрической пилой, ни проволочной пилой Джильи. И схватка с преступниками – судьба, которую они для себя с детства выбрали, – может стоить жизни, обернуться мученическим уходом в никуда, гнилостное царство трупных червей и жуков-могильщиков. В отличие от Ангелины Лапиной ни в какой загробный мир сестры Береговы не верили. Любое существование, кроме того, которым управляет самостоятельно обогащенный кислородом человеческий мозг, они отрицали.

И, конечно, ни одна из них не призналась другой, что трагическая история любви Глеба и Лизы убедила их быть чуть мягче с мужчинами, с которыми они были вместе.

– Так, Назаров! – наконец набрала бывший заблокированным все последние дни номер Лиля. – Да, можешь считать, что мы помирились… Все! Порадуешься потом. Сейчас к тебе дело… Нет, Юдин не сможет! – Она поймала на себе тоскливый взгляд сестры. – Он опять в своем таборе засел… В общем, смотри. Сейчас едешь в управление и берешь уже готовое разрешение на эксгумацию Радомира Ярополковича Грецева и Ивана Константиновича Рюмина тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года рождения. Штолин бумагу сделал. Потом едешь на кладбище Увек. Могильщики и наши студенты уже наготове. То, что они достанут и упакуют, вези нам на кафедру судебной медицины СГМУ. Мы с Лелей посмотрим, что там за смерть. Вопросы есть?

– Только один.

– Жги, мой матрос!

– Почему такие задания достаются именно мне?!!

Она засмеялась и неожиданно мягко добавила:

– Потому что я могу доверять тебе. Потому что ты, любимый, лучше всех.

* * *

Ангелина осторожно подвинула могильную оградку так, чтобы не приминался грузинский виноград, и села на покосившуюся лавку у соседнего памятника, чтобы съесть несколько любимых Лизой мармеладных желейных конфет.

Слезы сами полились из ее глаз, и она перестала сдерживаться, рыдая в голос. Теперь этот памятник, виноград, живые цветы, табличка с надписью «Колтова Елизавета Дмитриевна», пара скромных венков «От родных и близких» и «От коллег и друзей» – все, что осталось ей от подруги.

Вкрадчивый голос за спиной заставил ее обернуться:

– А дайте конфетку?

Между могилами стояла пожилая, одетая в летнюю желтую юбку и линялую лоскутную душегрейку женщина. Ее седые кудрявые волосы были спутаны, косынка съехала. Перламутровая помада старомодного розово-сиреневого оттенка с блестками въелась в истрескавшиеся губы не меньше, чем грязь в морщины загорелых лица и шеи. Она поставила тяжелую ношу – несколько полных тряпья рваных пакетов – у ног в детских резиновых сапогах в виде божьих коровок в горошек. Ее глаза смотрели внимательно, заискивающе и твердо. Голос был перчен хихиканьем.

– Поделись конфеткой, красавица!

Рука нищенки в мимозно-желтой резиновой перчатке потянулась к девушке, и та представила то, что она скрывает, – слои грязи, которые залегли между ломкими пластинами ногтей.

– Заберите все. – Ангелина, не раздумывая, отдала пакет.

Просительница сладко улыбнулась беззубым ртом и принялась неловко запихивать сладости в свой разномастный скарб.

– Возьми ответный подарочек, милая!

Лапина почувствовала, как падает в объятия страшной сказки.

– Возьми колечко, – в хрустящих желтых пальцах, как у Вилли Вонки, появилось пластиковое колечко, как в Луна-парке из ее, Ангелининого, детства.

– Нет, спасибо, – прошептала девушка и зачем-то показала помолвочное кольцо, подаренное Павлом. – Хотите еще сухофрукты? – Она попятилась к сумке. – У меня есть.

Но стоило ей отвернуться, старуха исчезла. Затеряться здесь, среди разросшихся кустов, памятников и оградок, было делом нехитрым. Проходя на негнущихся ногах к машине мимо Лизиной могилы, Ангелина заметила среди цветов новое подношение – составленный из нежнейших молочно-белых кустовых роз букет.

* * *

Позже, когда Ангелина добралась домой и позвонила, чтобы рассказать обо всем Банину, он уперся стеклянным взглядом в панорамное окно студии, которую снимала Лиза, на Волгу.

– Ты хоть понимаешь, что он не изнасиловал тебя или… того хуже, только потому, что в силу слабой половой конституции не может ничего на открытом пространстве? Вот почему он нападал на женщин только в закрытых помещениях.

Повесив трубку, Павел подошел к письменному столу Папки, на котором стоял ее включенный ноутбук.

– Могла она найти все по «Отрокам во вселенной» быстрее тебя? – спросил его Гуров.

– Наверняка.

– Если она знала, что информация может привести меня к убийце после ее смерти, – сокрушенно сказал Глеб, – в любом случае она виртуозно скрыла малейшие следы поиска.

– Значит, – Гуров пододвинул компьютер к себе и поставил курсор в поисковик, – могло остаться, что она сочла максимально далеким от дела Соляйникова. Безобидным.

– Но здесь только, – глаза Глеба округлились, – запрос на бесплатное прочтение новеллы французского писателя Андре Моруа.

Гуров уже знал какой:

– «Фиалки по средам». Ты не возражаешь, если я съезжу к твоей матери сам, Озеркин?

* * *

Любовь Евгеньевна Озеркина приняла Гурова в доме. Угрюмая помощница по хозяйству проводила Гурова в кабинет за столовой, где Озеркина печатала, мерно налегая на видавшую виды клавиатуру компьютера. Крючковатые пальцы клацали по блеклым кнопкам.

Ее крепкую шею обвивала ханжеская нить жемчуга. Мощные плечи обтягивал нежно-голубой джемпер с короткими рукавами и круглым вырезом. Низкий бокал с виски стоял почти нетронутым на антикварном письменном столе. «Только дуб. Только глубокого каштанового оттенка», – усмехнулся про себя Гуров. Это была не первая писательская дача, обставленная как контейнер аристократического духа, где ему приходилось бывать и чувствовать фальшь по долгу службы.

Например, в восьмидесятые годы его команда ломала дверь в стиле модерн переделкинской дачи знаменитого поэта-песенника Копыточкина, чтобы обнаружить за несокрушимым булгаковским обеденным столом мумифицированный труп владельца. А в начале девяностых сыщику довелось входить в состав следственной группы, отправленной в пасторальные Ватутинки, где на веранде с плетеной мебелью мерно раскачивался сценарист кинокартины, в которой когда-то снималась мать жены Гурова Марии. Прямо на фоне неподвижной речки из чистого серебра.

По иронии судьбы, у кого-то из соседей как раз играли «Подмосковные вечера». Советская песня струилась по реке, на берегу которой сидели безмятежные рыбаки. Интересно, была ли такая идиллия, когда юный Глеб Озеркин обнаружил доведенную матерью до самоубийства сестру?

В одном Гуров был уверен: на лице Любови Евгеньевны в тот день ни один мускул не дрогнул. Трепет таких возвышенных душ не является миру в поступках, целиком и полностью воплощаясь в хорошо оплаченных издательствами словах.

Озеркина продолжала печатать, а Гуров смотрел на ее отражение во встроенной витрине