Миллиарды Арсена Люпена - Морис Леблан

– С превеликим удовольствием, – весело ответил Рауль. – Но с кем я сейчас имею честь беседовать? С господином следственным судьей Руссленом, представляющим правосудие, или с месье Руссленом – рыбаком, славным человеком и тонким психологом, чьи снисходительность и доброта мне так хорошо известны? С одним мне придется быть сдержанным. С другим же я готов говорить откровенно, дабы в конце концов, по обоюдному согласию, отделить то, что может быть сказано публично, от того, что должно остаться в тени.

– Что, например, месье д’Аверни?

– Предположим, вот это: Фелисьен Шарль и Роланда Гаверель любят друг друга. Два месяца назад, в тот день, когда произошло убийство, Фелисьен воспользовался лодкой лишь для того, чтобы встретиться с Роландой. И не пытался обелить себя только потому, что опасался скомпрометировать ее. Разве этот секрет не стоило бы оставить в тени?

У господина Русслена, обладавшего чувствительным сердцем, на глаза навернулись слезы, и он воскликнул:

– Сейчас перед вами рыбак, месье д’Аверни! Продолжайте без колебаний. Тем более что в префектуре мне сообщили о той роли, которую вы играете как наш временный сотрудник, и о весьма важных услугах, вами оказанных. В данном случае вы, несмотря на ваше прошлое…

– Чересчур богатое прошлое – вы это хотите сказать?

– Именно так! Но я готов закрыть глаза на те нарушения строгих норм закона, которые вы себе позволяете, и вы здесь – персона грата. Так что говорите, месье д’Аверни!

Господин Русслен сгорал от любопытства. И Рауль д’Аверни дал этому любопытству такую пищу, что судья и думать забыл о рыбалке и принял предложение пообедать в «Светлом уголке», где до трех часов слушал рассказы Рауля д’Аверни, чередовавшиеся с некоторыми откровениями Арсена Люпена.

Уходя, судья сказал голосом, все еще дрожавшим от восторга:

– Благодаря вам, месье д’Аверни, я провел один из самых интересных дней в моей жизни. Теперь я вижу дело во всех его аспектах, и я согласен с вами: его можно предать огласке лишь при разумном подходе и с большой осторожностью. Это красивая история любви, несмотря на неотделимые от нее преступления и корыстные мотивы. Однако прежде всего это – захватывающая история ненависти и мести! Черт побери! Как ловко нашей красавице Роланде удалось довести до конца свой план! Какая энергия! Какая сила чувств!

– У вас больше нет ко мне вопросов, господин судья?

– Остались еще два пункта, не получившие разъяснений… нет, даже три… Чистое любопытство с моей стороны. Первое: каковы ваши намерения относительно Фелисьена? И разумеется, верите ли вы, что он – ваш сын?

– Я этого не знаю сейчас и не узнаю никогда. Но даже если он мой сын, мое обхождение с ним не изменится. Я ничего ему не скажу. Пусть лучше он считает себя приемышем, чем сыном… сами знаете кого. Вы согласны?

– Совершенно, совершенно согласен! – ответил господин Русслен, сильно взволнованный. – Второе: что стало с Фаустиной?

– Загадка. Но я найду ее.

– Значит, вы хотите ее найти?

– Да.

– Но почему?

– Потому что она очень красивая и я не могу забыть ее в образе Фрины.

Господин Русслен кивнул с видом человека, которому не чужды страсти. И перешел к третьему пункту:

– Вы заметили, месье д’Аверни, что во всем этом ворохе событий не нашлось места вопросу о серой холщовой сумке и о нескольких сотнях банкнот, которые в ней хранились? Но ведь такое состояние не могло затеряться бесследно!

– Согласен. Кто-то явно его заполучил.

– И кто же?

– Право, этого я сказать не могу, но предполагаю, что кто-то оказался хитрее остальных и отыскал сумку неподалеку от того места, где произошла схватка между Симоном Лорьеном и Жеромом. Оба были ранены, и сумка отлетела в сторону.

– Кто-то оказался хитрее остальных, – повторил за Раулем господин Русслен. – Но я не вижу никого, кто был бы настолько хитер…

– Неужели?.. – пробормотал месье д’Аверни и, закурив сигарету, устремил задумчивый взгляд в пространство.

По правде сказать, господин Русслен задал вопрос без всякой задней мысли. Но, присмотревшись к Раулю, сразу все понял. Теперь он не сомневался, что его собеседник, случайно проходя мимо, позволил себе присвоить валявшееся в траве сокровище Филиппа Гавереля. Как говорится, что упало, то пропало…

«Какой удивительный человек! – казалось, было написано на лице господина Русслена, глядевшего на Рауля. – Такой щепетильный, однако в основе своей все тот же грабитель. Он пожертвует жизнью для спасения другого, но не устоит перед возможностью стянуть у него кошелек. Подавать ли ему перед уходом руку?»

И Рауль словно бы ответил на эти душевные колебания своего гостя. Смеясь, он сказал:

– По моему мнению, господин судья, надо извинить того, кто это сделал. Это может быть совершенно честный человек, у которого никогда и мысли не возникало ограбить соседа, но поведение недобросовестного налогоплательщика Филиппа Гавереля устранило все его сомнения и заставило действовать. – И добавил все так же весело: – В любом случае, господин судья, я считаю, что это мое последнее приключение. Да, мне пора дышать более чистым воздухом и браться за дела более достойные. И потом, я столько работал на других, что мне уже хочется позаботиться о себе. Конечно, я не собираюсь уходить в монастырь… Но тем не менее… Послушайте… знаете, чего мне хочется? Чтобы после моей смерти обо мне говорили: «В сущности, это был славный малый… может, и шалопай, но славный малый…»

Уходя, господин Русслен протянул ему руку.

– Я пришел попрощаться с вами, мадемуазель Роланда, и с вами, Фелисьен. Да, я уезжаю… Кругосветное путешествие, что-то вроде этого… У меня повсюду друзья, и они зовут меня в гости… Кроме того, мне нужно извиниться перед вами, Роланда, и заодно поблагодарить за то, что вы не стали ни в чем меня упрекать… Да-да, признаюсь, что был не прав. Выкрал у вас из шкатулки листок с признанием, который понадобился мне для разговора со следственным судьей… И если бы только это! Ах, Роланда, ведь я стал свидетелем вашей «брачной ночи»… Возможно ли это? Черт возьми, я занимал лучшее место, в кресле на балконе, откуда все видел и все слышал. И я был в кабинете Жоржа Дюгриваля в Кане, когда вы, Фелисьен, грабили сейф. И видел еще много чего другого – более или менее… тайного.

Но учтите, друзья мои, что все это – ваша вина. Помните, Роланда, вначале вы просили у меня совета, и я мог решить, что мы с вами действуем заодно? А потом – внезапное молчание… Вы отвернулись от друга, который предоставил себя в ваше распоряжение… «Прощайте, Рауль, каждый сам за себя!» А вы, Фелисьен, –