Ночь тебя найдет - Джулия Хиберлин

Застилаю кровать, подтягиваю углы, взбиваю подушки, пока кровать не начинает напоминать гостиничную.

Что-то не так. Что-то неправильно в этой идеально заправленной кровати, на которой мы почти идеально занимались любовью.

В ярости я разрушаю порядок. Швыряю подушки на пол, срываю одеяло и простыни.

Задыхаясь, смотрю на голый матрас. Вспоминаю нашу первую встречу с Шарпом. Фотографии, которые он разложил на столе, раскрытое дело, попытка меня проверить.

Убийца, сказал тогда Шарп, хранил под матрасом выпускной портрет убитой им девушки, пока фотография не начала орать ему в ухо и он не перестал спать. Кажется, ему нравилось рассказывать мне эти страшилки. Почему?

Поднимать этот матрас – все равно что тянуть слона. Я вытягиваю его на треть, когда обнаруживаю кожаную папку. Тяжелую. С таким же замысловатым тиснением, как на седле, и двумя инициалами: Э. Ш.

Когда я поднимаю ее, внутри что-то дребезжит.

Застежка-молния разрывает тишину.

Я открываю папку, как книгу.

Самая большая драгоценность Шарпа.

Глава 45

Папка заполнена сокровенными тайнами девушки с браслетом.

Она была художницей. Причем талантливой.

Каждая картина и рисунок в папке подписаны крошечной буковкой «Э», как и та красная закорючка в раме, которая висит в коридоре. Интересно, почему Шарп выбрал именно ее, чтобы повесить на стену.

Я листаю страницы с абстрактными штормами, сюрреалистическими шестимерными лунами, фантастическими единорогами и автопортретами, отражающими смену ее настроений – от милых улыбочек до безумно расширенных глаз и орущих ртов.

Она делала селфи кистью. Я сразу понимаю, что девушка, которую она видела в зеркале, и та, со снимка под козырьком в пикапе Шарпа, один и тот же человек. Мне помогает то, что она подписывала автопортреты: «Я».

Ее черно-белый рисунок Шарпа очень подробный, очень реалистичный. Плоской стороной карандаша она ловит тьму в его глазах. Он разрывает поверхность бумаги, словно входит в комнату во плоти.

Мне попадается простой белый конверт, заклеенный сзади скотчем. Мне потребовалось три попытки, чтобы открыть клапан ногтем.

Ее браслет с подвесками сыплется мне в ладонь, как легкий дождик. Буква «Э», единорог, бабочка.

Я оставляю матрас там, докуда успела дотянуть. Папка лежит на полу. Кровать в полном беспорядке.

Желание бежать, бежать куда глаза глядят, нарастает.

Часть 3

В этой необъятности нет и намека на то, что откуда-то придет помощь, чтобы спасти нас от самих себя.

Карл Саган «Бледно-голубая точка», речь, прочитанная в 1990 году

То, что свет открывает, есть опасность, то, чего он требует, есть вера.

Джеймс Болдуин

Глава 46

Я хочу оставить все позади: Шарпа с его манией, пропавших девушек и их крики о помощи, Буббу Ганза и его одержимость заговорами, Майка и зловещую, затаившуюся Синюю лошадь, ягодку в моем мозгу, которая заставляет меня сомневаться во всем, что касается меня самой.

Я успеваю проехать семь из девяти часов пути в сторону пустыни, прежде чем отправляю Бридж сообщение. Я умоляю ее не давать Шарпу мой адрес и не говорить Майку, что меня нет в городе. Обещаю ей позвонить «с вершины». Она велела мне уехать, и я подчиняюсь. Затем я выключаю телефон.

Мое убежище в горах посреди пустыни не отмечено ни в гугл-картах, ни в складках бумажной карты Шарпа. После Алпайна сети больше нет. Одним глазом я слежу за счетчиком проеханных миль, другим – за пейзажем, который напоминает мне, что я всего лишь крохотное пятнышко на вселенской временной шкале, точка в конце предложения чернового наброска.

Маршрут после Алпайна отличается безумной геометрией – налево через 2,7 мили после железнодорожного переезда, направо через 22,6 мили после крутой развилки, налево через 1,7 миль за сломанным знаком съезда с трассы и через 2,3 мили по грунтовой горной дороге, поворот на которую даже я порой умудряюсь пропустить.

Я говорю редким посетителям, что им нужен полный привод и хорошие шины, чтобы, проехав три четверти пути в гору, не разворачиваться, когда дорога превращается в лавину камней. И через десять минут верхушка моей крыши покажется на фоне великолепных облаков.

Меня можно найти и другим способом, но это требует неимоверных усилий: откопать документ с моим именем, разыскать сантехника, который чинил мне раковину, или людей, с трудом расчистивших дорогу к моему дому, мою страховую компанию, удачливых ловцов дронов, операторов 911, которым потребуются данные GPS, чтобы вас найти.

Шарп наверняка решит подключить местных копов, но те привыкли держать язык за зубами и давно живут по собственным правилам.

Потому что люди обычно не селятся в национальном парке Биг-Бенд в одиночку, если только не бегут от чего-то нехорошего. Брат Унабомбера прятался здесь, когда его затравила пресса.

Преступники и невинные, попавшие под программу защиты свидетелей, мужья и жены, преследуемые бывшими, мини-наркобароны, за голову которых назначена награда, – здесь всплывает не меньше историй, чем видов обитающих в этой местности птиц, а птиц тут больше, чем где-либо в континентальной части Соединенных Штатов.

Биг-Бенд – отличное место, чтобы спрятаться, но охотников немного, потому что здесь жарко, сурово и одиноко. Люди живут на невостребованной земле в палатках, под самодельными навесами для машин, сквоттерствуют под палящим солнцем безжалостной пустыни, пока не находят вариант получше. Я же, напротив, задержалась здесь надолго, потому что хочу быть как можно ближе к Вселенной и как можно дальше от голосов. Здесь у моих призраков больше вероятность заблудиться и меньше – нанести мне визит. Я живу в мире со змеями, свиньями-пекари и рысями.

Однако, когда, закончив подъем, мой джип судорожно вздыхает, солнце почти село, и я совершенно не чувствую в душе мира.

На протяжении пятисот миль в ушах стоял непрерывный грохот.

Шарп не успокоится, пока не вернет браслет.

Я выпрыгиваю из джипа и медленно разворачиваюсь, впитывая любимый вид, панораму плато, гор и неба. На небе уже выступили первые звезды. Дом стоит в полной изоляции, такой же, каким я его оставила, современный, простая архитектура на фоне первобытного ландшафта. Огромные стеклянные окна, вагонка из кедра, стальной сайдинг с ржавой патиной, который, впрочем, никогда не ржавеет, гибрид солнечных батарей и телескопических антенн на крыше.

Бывший владелец был в бегах и сам вбил сваи для четырехкомнатного дома в доломитовую породу, сам соединил доску и металл в причудливую головоломку.

Он заполнил дом качественной бытовой техникой, установил гранитные столешницы, отшлифовал полы, вставил потрясающие окна, пропускающие вой пустынных ветров.

Его не пугала