Ночь тебя найдет - Джулия Хиберлин

Электричества не было. Современная пещера должна была работать на солнечных батареях и пропане, а дождевые стоки собирали воду, которой хватало для двухминутного душа.

Его почти все устраивало, пока ему снова не пришлось бежать, потому что настойчивый преследователь шел по пятам.

Тот человек продал мне дом за наличные, довольно дешево. Я всячески пыталась оправдать эту возмутительную покупку. До обсерватории от моего нового дома был всего час езды.

К тому же я могла внести улучшения.

Что я и сделала, потратив все свои сбережения. Я реинвестировала сюда каждый доллар из каждого гранта, каждого тура, каждой консультации и лекции. Я превратила дом из птичьего гнезда в сложный вычислительный центр, чтобы заклинать оттуда космические божества.

И, только подписав контракт на покупку дома, узнала, что провести электричество на вершину горы обойдется в тридцать три доллара за фут. А еще мне потребовались бы разрешения от всех землевладельцев, собственность которых пересекала бы линия электропередач. Землевладельцы были разбросаны по Соединенным Штатам и даже не подозревали, что являются таковыми – потомки первопоселенцев, не сумевших получить разрешение на строительство дороги и забросивших свою собственность более века назад, да и документы на нее были давно утеряны.

Впрочем, в комплекте к дому шло одно весьма важное и счастливое обстоятельство, которое связывало меня с цивилизацией, – вышка сотовой связи с другой стороны горы.

Связь отличная. Помедлив, я включаю телефон. И оставляю включенным ровно столько, сколько требуется, чтобы написать Бридж, что я добралась. Затем стаскиваю стул с веранды и сажусь на краю обрыва, откуда открывается вид на дорогу далеко внизу.

Довольно долго я слежу, но не замечаю фар, свернувших в мой поворот.

Я провела дома тревожные сорок восемь часов, включая телефон раз в день меньше чем на минуту. Никаких вестей ни от Шарпа. Ни от Бридж. Ни от Майка.

Днем я продолжаю рыскать в сети в поисках чего-нибудь о пропавшей за последние двадцать лет девушке с браслетом. Безуспешно. Либо она не стала газетной сенсацией, как Лиззи, либо эту деталь копы утаили от прессы.

По ночам я сомневаюсь в своем импульсивном решении переспать с Шарпом. А после стащить браслет. Я умоляю его хозяйку, хорошенький призрак, сказать мне, что делать с браслетом, но она не отвечает. Я не сплю, пока глаза не становятся как свинец в мамином пистолете, который лежит рядом с кроватью.

Впервые в жизни я боюсь ночи. И не хочу глядеть вверх.

Не хочу смотреть в небо ни просто так, ни вооружившись телескопом, ни даже после сообщения, что фонд продлил мой проект на два месяца и немного удлинил срок разрешения на использование спутника. Это значит, что не все еще потеряно.

Я разглядываю кромешную тьму за громадными окнами и чувствую дрожь.

Ночь тебя найдет.

Так говорил один из моих любимых профессоров.

Он преподавал поэзию, не физику. И поэзия, и физика несут погибель.

Завтра мои звезда и планета снова сойдутся. Мне придется поднять голову и подавить изнуряющую панику, если я хочу и дальше продвигать свою карьеру, которая сейчас, как никогда, на взлете. Какая ирония, что я стала примером того, как сходятся реальное и фантастическое. В интервью «Вашингтон пост» моя начальница назвала меня «символом единства нашего времени».

В полночь я заставляю себя провести пробный тест. Я раскладываю на твердой земле одно из маминых стеганых одеял, как та девочка в Вирджинии, которая выскальзывала из кровати, чтобы побыть наедине с небом. Неосознанно я улеглась тогда почти над телом Лизы Мари Прессли, молодой женщины, зарытой на заднем дворе нашего съемного дома.

Ее могила – место, где я узнала, что ночное небо похоже на меняющуюся картину импрессионистов. Что оно требует пристального внимания и много-много терпения.

Нельзя просто поднять глаза и сразу все увидеть.

Придется ждать.

Каждые десять минут мои жалкие человеческие глаза все явственнее различают новые звезды, проступающие на небе. Я устраиваюсь поудобнее. Мне потребуется два часа, чтобы увидеть целиком явление Млечного Пути, слой за слоем звезд и звездной пыли – зрелище, от которого замирает сердце.

Метафора для многого в нашей жизни.

Ботинок Шарпа в нескольких дюймах от моей головы – это первое, что я вижу, прежде чем он выступил из тьмы целиком. Ботинок совсем рядом с новой трещинкой в моем черепе. Я вскакиваю.

Должно быть, он припарковался у поворота и прошел оставшуюся часть пути пешком, чтобы я не услышала.

Глава 47

Мы с Шарпом стоим в одном из самых темных мест на планете. Лица его я не вижу, но ботинок узнала сразу. Свет в доме выключен, чтобы не мешать мне наблюдать за небом и ради экономии солнечной энергии.

Он ни за что не разглядел бы мою плоскую тень, если бы не дал глазам немного привыкнуть. Может быть, долго прятался в сумерках и ждал наступления темноты. Или весь день наблюдал за мной в мои незанавешенные окна. Или даже целых два, в пустынном камуфляже, змея, крадущаяся по пустыне.

Шарп подходит ближе.

Браслет на моем запястье, словно кошачий колокольчик, бренчит, когда я бросаюсь к дому.

Он перехватывает меня у двери. Я несколько раз сильно бью ему в голень.

Каким бы силачом я его ни считала, он еще сильнее.

Я думаю обо всех укромных местах на двухстах тысячах миль пустыни Чихуахуа, где он может похоронить меня вместе со своей тайной, в чем бы она ни заключалась. Койоты съедят меня на обед и разбросают мои косточки, и Бридж никогда не сможет меня похоронить. Я вижу, как птица клюет мою крошечную опухоль и улетает, зажав ее в клювике.

Он заводит мои руки за голову, держа меня за запястья и прижимая спиной к двери.

– Я не убивал ее, – рычит он. – Если это именно то, о чем ты думаешь.

Он отпускает мои руки. Отступает назад. Я потираю кожу в том месте, где одна из подвесок впилась в запястье, когда Шарп вдавил меня в дверь. Думаю о пистолете под кроватью. Или о том, что, если бы он посторонился, я знаю тропинку, где можно спрятаться в кактусах.

– Этот браслет принадлежит моей сестре. – На секунду Шарп умолкает. – Принадлежал, – поправляет он сам себя.

В моем мозгу возникает видение головы, которая погружается во тьму. Я не могу сказать, песочная ли это могила или водяная. Отшатываюсь назад. Я не знаю, чему верить.

– Я не хотел к тебе подкрадываться. На полпути у меня спустила