Ночь тебя найдет - Джулия Хиберлин

Не говоря ни слова, Шарп втягивает меня внутрь. Пинком закрывает дверь.

Он берет меня на руки и зарывается губами в шею. Мне смутно кажется, будто я плыву по темному прохладному коридору – босые пятки шлепают по кафелю, красная закорючка в раме висит на стене, – ощущая, что никогда не чувствовала себя такой защищенной и никогда не была так безумно напугана.

Он опускает меня на середину кровати, нежно и осторожно кладет на подушку мою голову. После этого никаких нежностей. Он задирает мою рубашку, тычется носом между грудями, просовывает руку мне под спину, расстегивая бюстгальтер.

Впервые за месяц, а может быть, за всю жизнь, каждый дюйм моего тела испытывает жажду сильнее, чем мой мозг. Сейчас я могла бы умереть или стать счастливее, чем когда-либо в жизни.

– Поговорим? – Мое дыхание прерывается. Его руки уже стягивают с меня джинсы. – Покончим со всем этим?

– Нет, – отвечает он. – Не покончим, а начнем.

У других мужчин уходили недели, чтобы разыскать все мои шрамы, но Шарп справляется с первого раза. Он проводит по ним руками, губами. Впитывает каждый дюйм моего тела, прежде чем отворачивается и засыпает – его спина, словно гора, снова нас разделяет.

Голая, я выскальзываю из кровати и иду в ванную, задвинув за собой амбарную дверь. В облицованной черной плиткой душевой могли бы разместиться четверо. Потрескавшийся бетонный пол. Громадные серые полотенца. Утренний свет пробивается сквозь стеклянные кирпичи, обрамляющие потолок.

Я включаю свет над раковиной и разглядываю себя в зеркало – довольные глаза, щека, покрасневшая от его щетины, новый шрам на виске, подвеска на шее. В какой-то момент она была у него во рту.

К его двери я подошла в футболке и джинсах. Сейчас я не уверена, где их искать. Я обвожу пальцем крылья трех бабочек в прозрачной эпоксидной смоле, впечатанные в столешницу, – самый женственный предмет в его душевой.

Меня немного беспокоит эта коллекция. Умом я понимаю, что большинство бабочек живет всего несколько дней, но в глубине души надеюсь, что он не похитил ни одного из них и нашел этих бабочек там, куда они отправляются умирать.

Что он не поймал их сачком, не сложил в конверт и не запер в морозилке на медленную смерть.

Именно так поступил бы ученый.

Я включаю душ первой попавшейся кнопкой. Вода обжигает кожу, снова заставляя каждый нерв трепетать. Я не удивлена, когда дверь отъезжает и он проскальзывает мне за спину.

Его телефон звонит, когда мы вытираемся.

«Это с работы, срочно», – сообщает он.

Я говорю: «Выберусь сама».

Он сжимает мою голову так, словно она держится на тоненькой птичьей шее. А его прощальный поцелуй, кажется, проникнут искренним чувством.

Неужели это всерьез?

Натягивая футболку через голову, я слышу, как хлопает дверь. Мотор заводится, когда я обнаруживаю свое белье между матрасом и спинкой кровати из грубой сосны. Его отсутствие оставило тревожную, всепоглощающую тишину.

Я не могу найти в рюкзаке расческу и роюсь в одном из ящиков в ванной. Провожу зубьями по спутанным волосам, и от каждого рывка по спине пробегает дрожь.

Мой взгляд падает на бабочек.

На этот раз я вижу не только красивые крылышки.

Я вижу их тела.

Только вместо тел у них свинцовые пули.

Они не дают мне покоя, эти бабочки-пули.

Подскажи, где искать.

Она молчит.

Дом не так уж велик, но это все же не кабина пикапа.

Я убеждаю себя, что времени предостаточно, хотя на самом деле это не так. Снаружи ждет металлический сарай и по меньшей мере сотня акров земли.

В ванной я обнаруживаю крем для бритья и бритвенные принадлежности, зубную пасту и шампунь, дезодорант и зубную нить, большую упаковку презервативов и старую коробку с «Тайленолом». Ни мусса, ни одеколона, ни освежителей воздуха, вызывающих рак.

Простой, бесхитростный парень этот Шарп.

Я не успела разглядеть спальню, была как в тумане. Зато теперь раздвигаю шторы и оглядываюсь. Двуспальная кровать с изголовьем из необработанной сосны. Белые простыни. Никаких украшательств. На стене напротив кровати большой телевизор. На полу терракотовая плитка в испанском стиле. Под кроватью тонкий слой пыли.

Шкаф и туалетный столик ненамного информативнее. Два дорогих костюма, четыре рубашки с крахмальными воротничками, три галстука, четыре пары ботинок, кроссовки, ковбойские шляпа и кепка, джинсы, спортивные шорты, трусы, носки и целый ящик футболок, демонстрирующих любовь к столице Техаса Остину, Turnpike Troubadours, Вилли и The Smashing Pumpkins[46].

Ни часов на прикроватном столике, ни личных фотографий. Одна зарядка. Запасная, ничего подозрительного. Слабое раскаяние, воспоминание о его языке. Но это меня не останавливает. По коридору мимо произведения современного искусства в виде красной закорючки я захожу в маленькую спальню, затем в другую, еще меньше. Холод кафеля и песок с ранчо под ногами.

Белая штукатурка, железные изголовья, старые стеганые одеяла, пустой антикварный столик, ванная, которую не мешало бы обновить лет двадцать назад.

В гостиной на двух больших южных окнах шторы задернуты, это задняя часть дома, подставленная солнцу.

Когда я поднимаю шторы, красота бесплодной земли, ее бесконечность почти сбивают меня с ног. Это у нас с ним общее, и меня переполняет чувство вины и надежда.

Солнечный свет пробуждает к жизни чудесные красно-синие оттенки прекрасного мексиканского ковра. Я обхожу потертый коричневый кожаный диван.

Два кресла, обитые яркой золотистой тканью, стоят по сторонам каменного очага. Над камином – огромный карандашный рисунок винтажного седла работы невероятного Маршалла Харриса[47]. Замысловатый предмет говорит о любви и одержимости, это история о самой большой драгоценности давно умершего ковбоя.

Я отворачиваюсь, исполненная решимости найти Шарпа.

Компьютера нет. Наверное, в пикапе. Или в городской квартире.

Остается кухня. Окно закрыто пленкой, плитка за газовой плитой отодрана, пол наполовину поднят, одна стена полностью снесена. На уголке валяется молоток.

Самой плиты нет, только из стены торчит газовый шланг. На пластике стола стоят старая микроволновка и видавшая виды кофемашина «Неспрессо». В шкафчиках – две уродливые глиняные кружки ручной работы, набор черных тарелок и мисок. Я открываю холодильник. Пиво, специи в ассортименте, оттаивающий кровавый стейк.

Открывая морозилку, я задерживаю дыхание.

Никаких бабочек.

Что я упускаю?

Я сижу на краю его кровати и размышляю об отпечатках пальцев. Его на моих. Мои везде. В ящиках, на спинке кровати, невидимые отпечатки на нитях его пиджаков. Я в панике рылась в ящиках, не заботясь, как это будет выглядеть со стороны.

Я заставляю себя вернуться, разложить все по местам, насколько помню первоначальный замысел. Задергиваю