Дело «Тысячи и одной ночи» - Джон Диксон Карр

Как я уже говорил, к этим выводам я пришел в воскресенье, а в понедельник приступил к их проверке. Поскольку осмотрительность моя вторая натура, я не стал совершенно отбрасывать версию о соучастии Мириам Уэйд в убийстве. Однако я решил, что если она с готовностью ответит на все мои вопросы и не станет утаивать того, что она принесла в подвал кинжал и видела там Пендерела, то можно будет исключить ее из списка подозреваемых, поскольку сам здравый смысл подсказывал мне это. Результаты вам уже известны.

Остается лишь предъявить вам единственное вещественное доказательство вины Маннеринга, которое мы приберегли для суда и которое я представил в среду прокурору и главному комиссару. Угольный бак перевернули вверх дном и осмотрели со всех сторон; как следствие, в нем нашлось порядочное количество кровавых следов, что доказывает не только то, что убийство было совершено в подвале, но и то, что труп изначально посадили внутрь бака в скорченной позе, что и объясняет наличие толстого слоя угольной пыли на подошвах его ботинок при практически полном ее отсутствии на одежде. Мы получили ордер на обыск квартиры Маннеринга на Берри-стрит. Там мы обнаружили пару коротких белых перчаток, которые были на нем вместе с вечерним костюмом в ночь убийства, на пальцах этих перчаток мы обнаружили следы угольной пыли и пятна крови. Также там имелась и фотография Маннеринга в персидском национальном костюме, на ней у него за поясом был кинжал, практически точная копия орудия убийства.

Ключ, найденный Батлером в повозке, как оказалось, Маннеринг заказал у Болтона на Арундел-стрит, он снял копию с ключа Мириам.

Что до того единственного четкого отпечатка пальца, который, как я уже рассказывал, был безжалостно стерт с зеркала Джеффри Уэйдом, мы обнаружили еще один, весьма сомнительный и доставивший экспертам много проблем, однако же оказавшийся годным для того, чтобы представить его в суде. И наконец, алиби Маннеринга было разбито в пух и прах. Мы взяли показания у двух парнишек-консьержей с Принц-Риджент-корт и узнали, что он не только не приходил туда в 22:40 в пятницу, но и не появлялся там в тот вечер вообще. Маннеринг, конечно, станет ссылаться на то, что он прошел через черный ход, но подтвердить это он не сможет. Как бы то ни было, это нам было бы даже на руку, поскольку консьерж полагал, что черный ход был заперт в течение всего вечера. Но нам хотелось бы уточнить время его визита, поскольку в промежутке между 22:30 и 23:00 его там не было, а это ключевой промежуток для нашего расследования.

Разложив эти доказательства на столе в кабинете сэра Герберта, я откинулся на спинку стула и стал ждать, что решат прокурор с главным комиссаром. Думаю, что не скоро забуду тот полдень, поскольку произошло нечто, что застало меня врасплох.

Первым мой рассказ прокомментировал прокурор.

– Думаю, пойдет, – по своему обыкновению, прорычал он. – Мне бы вещественных доказательств побольше, знаете, чтоб уж совсем их в суде порвать, но, думаю, пойдет. А?

Главный комиссар прочистил горло и добавил:

– Черт, жалко, что Джефф Уэйд стер тот отпечаток, мы бы уж нашли ему применение, но теперь ничего не поделаешь. Я и не сомневаюсь в том, что Маннеринг виновен. А, Армстронг?

Сэр Герберт тогда ничего не сказал. Не стану перетряхивать старые истории и конфликты, особенно с начальством моего отдела, надо быть дураком, чтобы в это лезть. Пока прокурор собирал свои документы, а мы курили сигары, в кабинет вбежал бесценный Попкинс. Вид у него был встревоженный.

– Прошу прощения, господа, но тут… – начал было он, но передумал. – Здесь мистер Джеффри Уэйд с мистером Маннерингом, они хотят видеть вас. Мистер Уэйд говорит, у него есть неопровержимое доказательство невиновности мистера Маннеринга.

Глава двадцать четвертая

Алиби

Эту сцену я тоже еще не скоро забуду, как и выражения лиц собравшихся за столом. На дворе стоял ясный июньский полдень, и солнце заглядывало в кабинет помощника комиссара, в котором, несмотря на распахнутые окна, дым стоял коромыслом. Прокурор злился из-за внезапного вторжения, поскольку опаздывал на гольф.

Но времени что-то предпринять уже не было. С ноги, да, именно так, с ноги дверь в кабинет открыл сам старик Джефф Уэйд. На нем были щегольской кричащий костюм, серый котелок, а из петлицы торчала бутоньерка. Настрой у него был ужасно бодрый, казалось, даже его седые усы топорщились под действием этой энергии, он старчески покрякивал, но так и лучился самоуверенностью. Позади него вышагивал Маннеринг, безупречный, словно кинозвезда. Оказавшись у стола, Джеффри Уэйд смел в кучу все лежавшие на нем бумаги и уселся на угол.

– Хороший денек, а? – дружелюбно проговорил он. – На случай, если вы не в курсе, я Джефф Уэйд. Тот самый Джефф Уэйд. И я хотел самую малость поболтать с вами.

– Да ну, в самом деле? – прыснул ядом главный комиссар-инспектор. – Что ж, говорите.

Тот довольно усмехнулся. А затем утопил подбородок в воротнике рубашки и устремил взгляд на другой конец стола.

– Думаете, состряпали дельце на молодого мистера Маннеринга? – спросил он.

– Так-так?

Этот старый высушенный черт был страшно собой доволен. Сунув руку в нагрудный карман, он вытянул оттуда кошелек. Из этого самого кошелька он достал купюру, какую я прежде никогда не видел и даже помыслить не мог, что такое бывает. Это была банкнота в пять тысяч фунтов, Джефф расправил ее и положил на стол.

– Положите шестипенсовик, – сказал он.

– Гос-подь все-мо-гу-щий, – проговорил прокурор, не веря собственным глазам, – вы что, пытаетесь…

– Нет, господа, – весьма деликатно прервал его Маннеринг, – это не взятка, и мой будущий тесть ни за что бы не опустился до подобного. Хотя готов спорить, любой из вас продался бы и за меньшие деньги. Положите шестипенсовик.

Все молчали, поскольку происходящее вышло за грань всякого понимания и даже сердиться на это было невозможно. Старик Уэйд навалился на стол и ткнул пальцем в пятитысячную купюру.

– Что, никто не рискнет каким-то шестипенсовиком? – спросил он. – Видно, не так уж далеко вы и продвинулись. Я хочу поспорить с вами на этот клочок бумаги, что у вас не выйдет состряпать дело против Маннеринга, а если и попытаетесь что-то доказать, то дальше суда присяжных оно не пройдет. Что думаете?

– Джефф, – после некоторого молчания обратился к нему сэр Герберт, – это заходит слишком далеко. На каком-то этапе я был на твоей стороне, но вот это по сравнению со всем, что