Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 - Дэн Браун

– Ой, ну извини, правильные слова в восемь утра трудно подобрать… Потом, может, расскажешь мне, с чего вдруг так зациклился на правильной речи. Ой-ой! Никаких вопросов, забыла. В общем, о чем мы говорили?

– Четвертый «Б».

– Да, четвертый «Б». Почему – ты уже знаешь. По официальной версии, ты из Милана, там тоже учился в школе искусств, но у обоих твоих родителей возникли проблемы со здоровьем, поэтому ты переехал сюда к тете, маминой сестре, чтобы закончить год. Тетя, разумеется, – это я. Возможно, тетя из меня получится лучше, чем мать, что скажешь?

– Не думаю.

– Черт возьми, Оливо, тебе никто не объяснял, что не всегда следует быть таким искренним – на все сто процентов? Ну так вот, я сейчас говорю тебе это: с шестьюдесятью, самое большее с семьюдесятью процентами откровенности всем живется гораздо легче, знай! И запомни это!

– Там пробка, поворачивайте налево.

– Да-да, поворачиваю налево… Даже не собираюсь спрашивать, как ты узнал об этом.

Минут через десять бесконечных газовок, торможений, остановок на забитых светофорах они добрались до школы. Соня не спеша проехала вдоль здания, которое не назовешь ни красивым, ни уродливым. Типичная постройка шестидесятых годов прошлого века. Квадратный корпус, большие окна, заметная малая энергоэффективность[353], неравномерно расположенные внутренние помещения.

– Это главный вход, но есть еще два. Встану немного впереди, не хочу, чтобы тебя видели со мной. Я часто появлялась в институте в последние недели, значит учащиеся, преподаватели и технический персонал знают, кто я.

– Угу.

– Как войдешь, спроси у охранника, где учительская. Там тебя ожидает профессор[354] Рамачина – не знаю, чему он учит, но он твой классный руководитель, – кажется, так это называется, – по утрам она все-таки пытается выражаться более или менее правильно. Он представит тебя одноклассникам, поможет получить учебники и все необходимое. Запомни главное: только директор школы знает, кто ты есть на самом деле. Для всех остальных – ты приехал в Турин учиться…

– К тете. Могу идти? Не люблю опаздывать.

– Молодец! Начинаешь с правильной ноты! Еще вот что. Будешь здесь под своим настоящим именем, мы проверили по картотекам и в интернете – на тебя ничего нет, значит… А, еще кое-что. Ты не захотел пользоваться мобильником, и это безобразие, но вот тебе записка с моим номером телефона, здесь же телефон Флавио и нашей дежурной части. Если заметишь или услышишь то, что потребуется срочно сообщить нам, иди к школьному секретарю, скажи, что плохо себя чувствуешь, и звони. Кто-нибудь за тобой приедет. Держи записку. Все понятно?

Оливо берет записку, читает и возвращает ее.

– Уже запомнил? Уверен?

– Угу. А шапочка?

– Да, мы предупредили, что из-за проблем со здоровьем шапочку ты не снимаешь даже в классе. Значит, никто не будет тебя доставать.

– Угу.

– И тебе «угу». А теперь иди и порви их!

Оливо смотрит на нее.

– Блин! Ну так говорят! Ирония – это называется! Оливо, если бы ты слушал, я посоветовала бы те…

Но Оливо уже вылезает из машины в хайкерах и коричневых вельветовых брюках и движется вперед, чтобы провести свой первый после восьмилетнего перерыва школьный день.

10

Профессор Доменико Рамачина более получаса мурыжит его в учительской, рассказывая о программе четвертого года обучения, составе совета класса, списке необходимых книг и материалов, о дополнительных занятиях для неаттестованных, системе шефства между студентами, предстоящем окончании курса и множестве внеклассных мероприятий, реализуемых в институте, – какого черта расписывает мне все в таких подробностях, до тошноты?! Чтобы потом сказать – курс уже набран и записаться невозможно?!

Затем коротко расспрашивает об учебном заведении, где учился Оливо, что он уже прошел по одному предмету, по другому, но главным образом его волновал английский, потому что это как раз его дисциплина.

– I know English like the back of my hand, we can go to class. I don’t like being late[355], – произносит Оливо по-английски.

Доменико Рамачина, высокий и полный мужчина, лысый, с черной бородкой, открывает от удивления рот. Под туго застегнутым пиджаком профессора с трудом удерживается выпирающий живот, широкая грудь и нескрываемая гордость за собственную просветительскую деятельность. В целом хороший человек, только нудный, как двести phrasal verbs[356], которые нужно выучить наизусть к понедельнику.

– Where did you acquire this perfect pronunciation?[357] – спрашивает профессор.

– I don’t know, – слышит он в ответ. – Can we go to class? I have a lot to do[358].

Они поднимаются на второй этаж и идут по правой стороне по длинному и широкому коридору вдоль ряда огромных окон. Эти большущие окна смотрят на соседние школьные блоки и на квадратный двор между ними – вместительный, как городской рынок, поэтому на переменах туда и стекаются все четыре потока учащихся, то есть тысяча сто двадцать шесть мальчишек и девчонок.

Сейчас этот просторный двор пуст, но Оливо представляет, как он заполняется студентами: они курят, гоняются друг за другом, смеются, плачут, прикалываются. И тогда двор становится похожим на эмоциональный флиппер[359], разгоняющий шарики, которые отскакивают от стен и зажигают лампочки. Здесь же вместо шариков скачут, зашкаливая, гормоны учащихся, создавая такой электрический заряд, мощности которого хватило бы, чтобы зажечь свет во всем городе.

Слева по коридору идут классные комнаты, из них доносятся смешанные голоса преподавателей и учеников, гомон, звуки видео и мелких разборок.

Профессор и Оливо останавливаются у двери, возле которой прикручена табличка «4 „Б“ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ».

Рамачина стучит, женский голос отвечает:

– Войдите!

Входят или, вернее, входит профессор Рамачина, а Оливо остается в дверях. Этого ему достаточно для обзора, чтобы просканировать класс, где в тот момент отсутствуют два ученика. Небольшие парты, составленные вместе по три, стоят двумя рядами в две линии. В первой линии сидят четыре девчонки и два пацана – нечто среднее между наивными и скучными, а во второй линии, зеркально противоположной первой, – четыре девчонки, явные лодыри; одно место сегодня свободно, и парень спортивного вида – скорее всего, пловец, – похоже, отсиживается здесь только ради аттестата, чтобы потом поступить в физкультурный институт.

Интерес вызывает последний ряд, где те же шесть парт поделены на блоки из двух и четырех, примыкающих к окну. В первом ряду прямо у окна сидит Серафин, рядом с ней парень с длинными волосами и немного подкрашенными глазами, затем явно молодежная активистка и свободное место, наверняка приготовленное для него. Во втором ряду за двумя партами в самом глухом углу класса сидит какая-то шалава с африканскими косичками, оплетающими голову, в бейсбольной толстовке и сигаретой за