Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 - Дэн Браун

вот уже года три, однако она не хочет, чтобы это стало известно, потому что это ни в какие ворота не лезет, если у комиссарши полиции отношения с замом. Поэтому они встречаются тайно в придорожном мотеле. Понятно, что ей до лампочки, где она там оставила твои персональные данные! Я, вообще-то, и не думала о них. Вернулась вчера в три ночи, есть охота, стала подъедать остатки ваших макарон с маслом, от одного вида которых тошнило, а рядом был ноутбук, меня ломало, заглянуть в него или нет, в итоге открыла и увидела твою детскую фотографию, сделанную в больнице…

– Тогда ты и так все знаешь, – спокойно отвечает Оливо.

– Но я от тебя хочу услышать. А также историю про шестьсот слов. Сколько у тебя осталось, чтобы все рассказать?

– Триста семьдесят пять.

– Ну ты, блин, даешь!

Оливо разглядывает ее прекрасное, просто восхитительное лицо. В ней есть что-то от Азы, а в Азе есть что-то от нее. Странно, но это так. И потом, вырез на халате из-за волнения, с каким она расспрашивала, желая все узнать, немного приоткрылся, не знаю, понятно ли объясняю. Немного, к счастью, иначе вышло бы слишком вульгарно и неловко. Однако достаточно, чтобы увидеть кожу цвета слоновой кости в грудной ложбинке. И голубые вéнки вдоль нее. Кожа жесткая и в то же время эластичная, как гомеровский щит[375], как барабан апачей или тетива лука во времена неолита. И на этой коже капелька, уцелевшая под полотенцем, медленно-медленно стекает к халату из хлопка, быстро впитывается в него и исчезает навсегда.

– Однажды ночью я проснулся, – тихо и спокойно, но так, чтобы было слышно, говорит Оливо. – Мне было восемь лет, и я был заперт в багажнике движущейся машины. Я знал, что это наша «фиат-темпра», отец ездил на ней на охоту или на пастбища. В темноте я нащупал мотки веревок для заграждений, канистру с антифризом и машинку для стрижки овец. Овцами пахло, как у нас дома. Я был в пижаме в ромбах, которую мне недавно подарили на Рождество.

«Темпра» – это седан, багажник в нем отделен от салона и открывается только снаружи, значит, мне оставалось просто ждать, свернувшись калачиком, и уверять себя, что скоро куда-нибудь приедем и что как-то шуметь или кричать бесполезно.

Потом я услышал мамин голос в салоне. Она разговаривала с отцом. Не знаю о чем, но папа вел машину и не отвечал.

Вдруг машина остановилась. На передних сиденьях происходило какое-то движение, затем машина снова тронулась и стала так быстро набирать скорость, что меня прижало к стенке багажника. И раздался грохот.

Я сразу догадался, что мы врезались в парапет или барьерное ограждение, потому что услышал сильный металлический скрежет. Потом все вокруг меня закрутилось, и меня тоже подхватило, словно не стало гравитации. Мы падали в пустоту.

Это продолжалось долго. Падение, я имею в виду. Так долго, что я успел подумать о всех местных дорогах, о барьерных ограждениях у глубоких оврагов, о пройденных поворотах, а машина попала во что-то мягкое и тягучее, и я понял, что мы оказались в озере.

Вода сразу же начала заполнять машину – потекла снизу, а потом через замок багажника.

Металлический скелет машины стонал, словно древнегреческие ведьмы или скандинавские колдуньи. Мы тонули, вода расплющивала кузов этого сраного «фиата» так же, как я когда-то в детстве давил под землей панцири жуков-оленей, – вот так тебе и надо, возмездие, глаз за глаз, не знаю, понятно ли объясняю.

«Сейчас папа с мамой выберутся из машины и откроют багажник, – говорил я себе, – помогут мне выбраться, и мы вместе выплывем наверх». Дома придется несколько часов сохнуть, несколько дней приходить в себя от испуга и несколько лет, чтобы забыть все. Но это пройдет.

Однако я не слышал никакого движения в салоне машины, никто не стучал по багажнику и не пытался вскрыть замок.

Вода постепенно заполняла пространство, слышен был только ее шум.

Машина опустилась на дно. Над нами было двадцать или тридцать метров холодной воды четырех или пяти градусов. Примерно такая в декабре температура воды в горном озере на высоте полторы тысячи метров над уровнем моря. Человек может продержаться в ней всего лишь пять или шесть минут, и все же мне казалось, что прошло гораздо больше времени, пока я безрезультатно бился и упирался в крышку багажника руками.

Тогда я вспомнил, как отец шутя называл меня «твердая башка», «дубовая голова», «деревянная макушка».

И я принялся долбить головой.

Я стучал долго и сильно. В самом деле очень долго и очень сильно. От моих ударов головой об обшивку раздавался ужасный грохот. Я слышал, как трещали кости, но боли совсем не чувствовал. Ощущал лишь сильный жар, тепло, это да, но мне было хорошо, было просто замечательно, хотя багажник не открывался. В конце концов благодаря этому теплу я и уснул.

Через два часа машину подняли из озера.

Отец был за рулем, он умер, пристегнутый ремнем безопасности. Мне сказали, что он напоил меня и мать снотворным, посадил нас в машину, заглотнул сам из флакона остатки вещества и, доехав до заранее выбранного места, направил машину в озеро вместе с нами троими.

Меня извлекли из багажника живым или, можно сказать, еле живым. Никто не понимал, как после двух часов пребывания в металлическом багажнике при такой низкой температуре воды я смог выжить. Приезжали врачи и ученые из Норвегии, Японии и Соединенных Штатов, чтобы изучать мою кровь, клетки, жировую массу, нервную систему, кровообращение. Ответа не нашли. Иисус ходил несколько минут по теплой воде озера, а я два часа пролежал в ледяной воде горного водоема.

Тело матери так и не нашли. Озеро большое, в нем есть впадины, подземные течения и все скрывающий глубинный ил. В полицейском протоколе было написано, что, возможно, в холодной воде она проснулась и попыталась выбраться из машины, чтобы освободить меня, но не смогла. Или же погибла сразу при столкновении с препятствием. И в том и в другом случае ее поглотило озеро.

Когда меня привезли в больницу, я с моими жизненными параметрами походил на сурка в летаргическом сне. Если бы не раскроенный череп, меня можно было бы поместить в космический корабль и отправить на Марс, я бы долетел живым.

Кости моей черепной коробки разошлись ровно по линии соединения, разделив голову на две полусферы. И это тоже необъяснимо. Иногда люди умирают от незначительной травмы черепа. У меня же была расколота вся голова.

Меня оперировали, не особо веря в успех. Один, два, три раза. Я был ребенком,