Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 - Дэн Браун

– Да, папа, иду, иду! – говорит Гектор, затем снова приближает телефон к уху. – Послушай, Оливо, мне сейчас нужно идти. А ты, как только вернется комиссарша, сразу расскажи ей о машине. Даже если ты ошибся, лучше поступить благоразумно, разве нет?

– Угу.

– И завтра позвони мне и дай знать, как прошло, хорошо?

– Угу.

– Эти твои «угу» нисколько не убеждают меня. Давай повтори!

– Хорошо, – говорит Оливо.

– Значит, договорились. До завтра. Пока, Оливо.

– Пока.

Гектор – альтруист[384], человек умный и толковый. Одним словом, на него можно положиться. Но чтобы быть воспитателем, нужно уметь соизмерять в себе оптимизм и веру, ведь эти свойства человеческой натуры редко вознаграждаются. И Оливо знает, что Гектор – это, скорее всего, как раз один из таких случаев.

14

Как только звенит звонок на вторую перемену, Оливо встает и быстро выходит из класса. После той шутки с Валерией сама альфа-шалава и ее подруга ведут себя с ним как ни в чем не бывало.

Оливо хорошо знаком с подобным видом безразличия. Последний раз он испытал его на себе, когда оказался подвешенным с парапета вниз головой, ночью, в одной тесной пижаме, которую носил с восьми лет.

И Серафин, и остальные пираты не должны доверять этому временному затишью, поэтому не выпускают его из виду ни на секунду. Это мило и заботливо с их стороны, но мешает Оливо осуществить задуманное. Вот почему сейчас он протискивается между учащимися в переполненном коридоре, пока Серафин, Матильда и Франческо пытаются помешать ему смыться.

Прошлой ночью он изучил в ноутбуке Сони, по-прежнему лежащем на столе, планировку школы, расположение аудиторий и расписание занятий разных направлений; надо быть откровенным, на все про все ему понадобилось восемь минут, в то время как остальную часть ночи он не спал, а провел, уставившись на диван-кровать, где спала Манон, ворочался, тяжело дышал и разговаривал с кем-то во сне, бормотал что-то типа: «Да, только это глупо».

Подойдя к туалету, Оливо делает вид, будто входит туда и сразу скрывается на лестнице. Быстро пробегает два пролета, и троих друзей уже не видно.

Улизнув от них, он спешит по коридору, протискиваясь своим худым корпусом между парнями и девчонками, которые едят, целуются, смеются или слоняются в поисках кого-то, кто им понравится или кому понравятся они.

Наконец добравшись до автомата со снеками на другой стороне здания, Оливо останавливается, достает из кармана несколько монет и занимает очередь.

Перед ним остается только два человека, как вдруг он чувствует, что кто-то встает у него за спиной.

Оливо и незачем оборачиваться, чтобы понять, кто это.

– Продолжим? – спрашивает Густаво спокойным голосом. Нет сомнения: то, что он собирается сейчас проделать, опробовал уже не раз, и успешно.

Оливо еще на шаг продвигается к торговому автомату. Еще одна девчонка и потом его очередь. Автомат сбрасывает в контейнер упаковку с чипсами, которые стоят как один грамм шафрана[385], белого золота или как чернила для принтера… Девчонка забирает пакетик и уходит.

В витрине автомата теперь отражается лицо Оливо, его натянутая на лоб шапочка и рыбацкая куртка, с торчащими из-под нее ногами-палками в коричневых вельветовых брюках.

Он поднимает руку, собираясь опустить монету, но кто-то останавливает его:

– Могу посмотреть тебе в лицо?

Оливо оборачивается. Густаво среднего роста, не крупный, но физически крепкий и подтянутый, с прической каре – как у главного персонажа «Заводного апельсина»[386]. Глаза цвета зеленой амазонской сельвы и выражают три сути: произвол, презрение, насилие. И вдобавок сильно пахнет смесью бензина, метанола и гоночного мотоцикла вместе со стоячей водой. Тем самым запахом, какой, вероятно, источают аллигаторы Alligator mississippiensis[387] в Новом Орлеане.

– Видите, я не ошибся! – обращается он к четырем обступившим его сподручным, – этот не из научного класса и, позволю себе заметить, даже не из нашей школы. Скажу больше, сомневаюсь, что он вообще относится к человеческому роду. Может быть, парочка человеческих генов у него имеется, конечно, но ясно одно: речь идет о переходном подвиде от наших далеких предков. – Сощурившись, он недолго разглядывает Оливо. – И хотя кто-то напялил на него серую шапочку, коричневые брюки и куртку… по строению черепа и длине верхних конечностей четко прослеживается, что перед нами человекообразная обезьяна. Что скажете, многоуважаемые коллеги, последователи Ломброзо?[388]

– Как же ты прав, Гус!

– Он геологической эрой ошибся, а не этажом.

– Я бы вскрытие провел, чтобы разрешить сомнения.

– Или выкинем его из окна и посмотрим: сможет ли приземлиться живым и здоровым, цепляясь за подоконники?!

Оливо ощутил под мышками холодный пот. И все же, несмотря на испуг, его на самом деле очень занимает особая лексика Густаво: умные оскорбления, россыпь цитат, естественный, ненапыщенный сарказм. Очевидно, речь идет о человеке, преданном злу, но в то же время и близко не похожем на Мунджу. Перед нами субъект, сделавший четкий, продуманный выбор. Имеющий призвание. Не знаю, понятно ли объясняю.

И прихвостни Густаво – ему под стать. Если не считать некоторых стилистических промахов вроде подтяжек на белой майке, лысые, в берцах и куртках-бомберах, то типичные представители неонацистской группировки.

– Это у твоей породы такой приемчик – прикидываться мертвым перед лицом опасности? Потому как, если ты еще сам не понял, ты в опасности. Во-первых, потому, что ты низшее существо, а нам противны низшие существа. Во-вторых, потому, что ошибся этажом. И в-третьих, потому, что до меня дошли слухи, будто вздумал прикалываться над моей девушкой.

Оливо чешет нос.

– Валерия, – произносит.

– Я знаю, кто моя девушка, обезьяна, – мне не нужно об этом рассказывать. – Однако сбой в корректных выражениях у него все-таки случается, и тот факт, что они ворковали целыми днями во дворе, оставляет у меня мало надежды, не знаю, понятно ли объясняю.

Звенит звонок, значит перемена закончилась. Оливо оборачивается к автомату и опускает в него монетку.

– Какого хрена? – смеется один из четверки.

– Глухой, наверное.

Оливо нажимает на две кнопки и ждет, когда выпадет пакетик с сушками. Наклоняется, чтобы взять его. В этом положении Густаво ударом колена мог бы размозжить ему голову о стекло. Его череп снова с легкостью раскрылся бы, и уборщикам пришлось бы полдня наводить чистоту.

Однако этого не происходит. Оливо поднимается, оборачивается: коридор опустел. Остался только он и они.

– Ты дальтоник, – говорит Оливо.

– Что ты сказал? – Густаво улыбается, зубы у него красивые.

– Ты заметил коричневый цвет брюк и серый – шапочки, но не назвал цвет моей куртки… Ты не был уверен, зеленая она или красная. Неспособность