Рассказы - Роберт Альберт Блох

class="p1">— Тогда ты точно знаешь, о чем я, — кивнула Эйвис. — Папа был психологом — он-то и помог созвать новый Фандом. Даже некоторые из первых фан-клубов были против него — все те Шавериты, Палмериты и другие религиозные секты. Мы переезжали с места на место, не останавливаясь годами. Так что я никогда не знала других девчонок моего возраста, и у меня никогда не было игрушек. К тому времени, как мне исполнилось не то семь, не то восемь, папа заставил меня вырезать трафареты для фэнзинов. Я вырезала добрый миллион, прежде чем ему перепала организация, и мы смогли распространять газеты. Постепенно его планы закрепились, и мы привлекли больше людей к радио и всеобщему издательству. И с их помощью мы выиграли первые настоящие выборы.

— Порой так трудно осознать, что торилось в стране всего шестнадцать лет назад, — сказал Хендерсон. — Я все еще жил в Пеории, когда это произошло. Оканчивал курсы в частной школе старика Шоу. Ом утверждал, что является внуком самого великого Бернарда Шоу, но докатать это, конечно, ничем не мог. Его отец, если верить ему, был членом старого фан-клуба «Гидра». Он был докой в психологии — всегда говорил о Фрейде и Хаббарде. Меня это направление заинтересовало — и вот так вот я познакомился с твоим отцом… ну и с тобой.

— Все вышло как нельзя лучше, не правда ли, Джон? — Она сжала его руку. — И с этого момента все будет еще лучше. Ты выиграешь выборы, мы будем вместе, и…

Джон Хендерсон покачал головой.

— Не упрощай, — ответил он. — Ты же знаешь — это одна из наших больших проблем: все чересчур упрощено! Знаешь ли ты, что во время войны в мире было более двух миллиардов человек, и почти сто восемьдесят миллионов — в одной этой стране? А сколько людей живет на планете сегодня? Двадцать миллионов максимум. Никому не известна точная цифра — потому что у нас нет переписи. Столь много вещей мы утратили и должны вернуть. Во-первых — государственные школы. Мы не можем продолжать, воспитывать наших детей в фан-группах вечно. И мы должны учить их фактам, а не мифам. Мы должны готовить больше инженеров, ученых и техников — и меньше писателей, художников, операторов мультиграфов. Конечно, у нас есть и машинисты поездов, и пилоты хайнлайнеров. Но их мало — нужно гораздо больше! Нам нужно еще лет пятьдесят, чтобы разобрать руины наших городов, а потом…

— Бога ради, ты говоришь так, будто выступаешь с предвыборной речью, — осадила его Эйвис. — Совсем как папа!

— Твой отец — замечательный человек, — сказал Хендерсон. — Не знаю, смогу ли когда-нибудь воздать ему за все, что он сделал для меня. Он обучил меня всему, что я сейчас знаю — а когда-то ведь я был просто желторотым юнцом из фан-клуба Питера Бигла! Он сказал, что выбрал меня в будущие президенты, и я частенько подозреваю, что точно так же он выбрал меня на роль твоего будущего мужа.

— Я тоже, признаться, так думала, — смущенно пробормотала Эйвис. — Но хватит с нас политики.

И до самого конца для они просто беззаботно гуляли — как и весь остаток тех славных выходных. А в следующий понедельник все уже стояли на ушах: Лайонел Дрейк получил внезапную радио грамму, призывавшую его в штаб-квартиру в Старджене — новом городе, что был возведен на задворках того, что некогда являло собой Филадельфию. Эйвис сопровождала его весь день, оставив Джона Хендерсона одного на ферме с домработниками и секретарем.

Хендерсон провел утро, просматривая свои сообщения для прессы в текущих фэнзинах и готовя заявление, осуждающее гротескные теории сумасбродною культа Альфреда Ван Вогта, возникшего во время президентской кампании и угрожавшего как ЛАФКИ, так и НАФЛ. Цензурировать книги Ван Вогта он не стал бы — кардинальный принцип фандома гласил, что вся НФ-литература, спасенная из прошлого, должна быть сохранена и переиздана в образовательных целях, — но счел нужным предостеречь фэнов, чтобы те не воспринимали вычитанное у старины Вогта слишком буквально. Что было бы, писал он, если бы мы воспринимали Бестера и Сирила Корнблата как историков? Следует помнить, что многие Мастера писали аллегорично, иносказательно. Иные из них в глубокой мудрости своей сочли нужным научить своих современников соразмерно знаниям своего времени, другие же, такие, как Фредерик Пол или Ганс Христиан Андерсен, отпускали фантазию на волю и создавали сказки. Экстраполяции Ван Вогта не были предназначены для возведения в статус нового Евангелия.

Не были? Так ли все просто?

Едва смеркалось, Хендерсон вышел на прогулку — но не своим с Эйвис излюбленным путем, а через поля, в сторону группы заброшенных ферм рядом с разбомбленным перекрестком. Хендерсону хотелось побыть наедине и поразмышлять. Да, он был кандидатом в президенты, любимцем именитых фэнов, раздававшим практические советы по правильному пониманию культовых текстов. Но сам-то он понимал их верно? Конечно, он прочел эти книги — буквально все, что были спасены из-под обломков. Порванные и потрепанные издания «Гном Пресс», коллекционные реликвии, выпущенные «Даблдеем» — все это давно уж было переиздано и подлежало изучению во всех школах при фан-клубах. Хендерсон никогда не подвергал сомнению авторитет Отцов-Основателей. Когда поисковики наткнулись на пособия по физике в разрушенных архивах университетов, они сопоставили сведения из них с работами великих мастеров-фэнов и обнаружили, что те основывали свои работы на здравых научных принципах, что послужило несомненным доказательством тому, что писали они для распространения рационального знания. Но иные из их продвинутых концепций — искусственная гравитация, космические перелеты, телепатия и телекинез — не были описаны в учебниках. Хендерсон спрашивал и Дрейка, и остальных об этом. Дрейк сказал ему, что, несомненно, такой человек как Хайнлайн обладал множеством полезных знаний, но не торопился раскрывать их правительству. Возможно, каких-нибудь тридцати лет хватило бы человечеству, чтобы «дорасти» и отправиться к звездам, но эти тридцать лет ему никто не дал — сильные мира сего злоупотребляли теорией атома и предпочли тотальное разрушение всего и вся.

Так гласила история. Но так ли все было на самом деле? Кое-что порядком озадачивало Хендерсона. Он не был ни еретиком, ни лже-фанатом, но от вопросов отмахнуться не мог. Если в старые времена фэны были преследуемы и бессильны что-то изменить, как бы Хайнлайна вообще допустили на аудиенцию в правительство? Почему некоторые работы мастеров сохранились в книгах с твердой обложкой, а произведения других, столь же известных, так и не были найдены в руинах? Почему не находили копии первых фэнзинов? Конечно, почти все было уничтожено в годы войны, и бумага была самой