Изъян - Алекс Джиллиан

— Я тебя не виню, — отрешенно бормочу я, лихорадочно прокручивая в памяти восстановленные фрагменты. К горлу подступает горький комок, когда на меня обрушивается горькое осознание.

— Никто и не разбирался, как все произошло. Заключение было готово еще до того, как пожарные выехали на вызов. Там все было схвачено и расписано по шагам. Свой расчёт, своя бригада, свои следаки…, — продолжает Александр, но его слова пролетают мимо. Потому что в этот момент я слышу совсем другой голос и другие слова, которые рикошетят от стен и врезаются прямо в сердце.

«Я никогда бы тебя не обидел. Я не хотел, чтобы ты ушла. Никто не играл со мной. Никто не замечал. Только ты, Ева….»

— Это сделал Илья, — сдавленно выдыхаю я.

Саша недоверчиво сводит брови, задумчиво рассматривая мое ошеломленное лицо.

— Почему ты так решила?

— Он видел тело отца, — глотаю воздух, который вдруг стал колоть изнутри, словно набивая мои легкие острыми осколками от разбитого зеркальца, потерянного навсегда в дыму и пламени. — А я видела его, но ничего не сказала тебе.

— Когда? — заметно помрачнев, спрашивает муж.

— Сразу после того, как ты вытащил меня из-под кровати. Напуганные дети часто ищут укрытие именно там… — тоска и горечь разрывают сердце, но я продолжаю говорить, потому что если замолчу, то сойду с ума. — Наверное, он что-то слышал из ваших с Хартом разговоров. Про поджог и все остальное… И эта мысль засела в его голову. Он хотел, чтобы я осталась, а монстры исчезли.

Внутри разверзается черная клоака отчаянья и безысходности, но вместе с тем какая-то часть подсознания облегчённо выдыхает. Страшная правда наконец произнесена вслух, но от этого тьма на душе не рассеивается, а сменяется леденящим ужасом.

— Он мог…, — глухо произносит Александр. — Но не из-за монстров, Ева. И не из-за тебя. От страха — да, возможно. Ты должна знать, что Илья был психически нездоров. Он мог без причины толкнуть, ударить, а потом искренне не понимать, почему все вокруг в шоке. И те ножницы я не просто так у него отобрал. Заигравшись, Илья мог разозлиться и поранить тебя. Подобное уже не раз случалось, и острые предметы старались держать от него подальше, но Илона специально подсовывала их Илье, прекрасно понимая, что основным объектом для проявления его агрессии в нашем доме являюсь я. Прислугу она в расчет не брала. Им затыкали рты финансовыми отступными.

— Сумасшедшая сука. Она не только тебе сломала жизнь, — я ожесточенно сжимаю пальцы, чтобы не сорваться в истерику.

— Моя жизнь не сломана, — он бросает на меня долгий пронизывающий взгляд. — Ты меня спасла, Ева. Ты показала, что в жизни случается не только дерьмо, но и светлые счастливые моменты.

— В том, что я сделала, не было ничего светлого и счастливого, — с горечью возражаю я.

— Смотря с чем сравнивать, — в его слабой улыбке сквозит грусть. — А я не смог тебя защитить. Еще пара минут и…

— Ты вытащил меня из огня, — с нажимом перебиваю я.

— Обожжённую, едва живую, со сломанным позвоночником, — бесцветным тоном перечисляет он. — Я другого будущего для тебя хотел. Мне вообще стоило держаться от тебя подальше, но я не смог. Один раз взглянуть на солнце и прожить остаток жизни в кромешной темноте… Прости, я просто не смог.

Увидев глубокое раскаяние в его глазах, я снова обжигаюсь. Соленые слезы подступают к глазам, раздражая воспалённые веки. Саша столько раз признавался мне в любви, но так проникновенно и искренне — впервые. Я знаю, что он не лжет. Сейчас — нет. Его сжирают вина и боль, но их причины сокрыты гораздо глубже, чем я предполагала.

Между нами повисает взрывоопасная тишина, в которой намешано столько ингредиентов, что малейшее колебание или перекос могут спровоцировать разряд убийственного масштаба. Не знаю, как для него, но для меня точно.

— Как я попала в больницу, и почему этот факт не просочился в прессу? Синклит снова посодействовал? — проглотив застрявший в горле комок, хрипло спрашиваю я.

— Нет, они не в курсе, что в доме был кто-то еще. Тео вывез вас с отцом до прибытия пожарного расчета и доставил в частную клинику, где главным врачом работал его дальний родственник по материнской линии. За щедрое вознаграждение он согласился молчать и не сообщил о «сложном» случае с ребенком в соответствующие инстанции.

Я вцепляюсь в свои колени и дергаюсь от боли. Похоже, что действие анальгетиков подходит к концу и травмированные суставы дают о себе знать, напоминая о том, что я временно вытравила из мыслей.

Но они вернутся… непременно вернутся, если, конечно, Саша не приберег для меня дозу рогипнола.

Если не использовал его и раньше, как только я начинала задавать «неудобные вопросы» или слишком часто заговаривать о прошлом.

Иначе как объяснить внезапные и краткосрочные провалы в памяти?

Непроизвольно вздрогнув, я решительно откладываю разгадку этого витка головоломки на потом и возвращаюсь к теме моей экстренной транспортировки:

— При таких повреждениях я могла умереть в дороге.

— Больница находилась недалеко. В десяти минутах езды. Нам повезло.

— Сомнительное везение, — мрачно подытоживаю я.

— Скорая добиралась бы гораздо дольше, — уверенно произносит Саша, отчётливо проговаривая каждое слово. — Тео закончил медколледж в Лондоне. Получив мое сообщение, он ехал спасать меня, но первую помощь пришлось оказывать тебе. Он остановил кровотечение, обездвижил позвоночник, наложил временную шину и вколол противошоковый коктейль.

Звучит вполне достоверно и исчерпывающе, но вопросы все равно остаются. Целое море вопросов. Мне не хватит и суток, чтобы задать их все.

— А папа? Ему тоже заплатили, чтобы заткнуть рот? — мой голос срывается от накала напряжения, хотя в глубине души я всегда знала ответ.

Дорогостоящее лечение и операции, длительная реабилитация, собственный бизнес отца — все это и было ценой молчания. Лицемерно и цинично в чем-либо его обвинять. И точно не мне это делать. Я, как никто, понимаю, почему он согласился.

При всех своих недостатках и пагубных пристрастиях, папа очень сильно любит меня. Я никогда не чувствовала себя обузой, которую он вынужден был растить в одиночку. Отец искренне старался измениться ради меня, но каждый раз что-то мешало, и в итоге привело к чудовищной трагедии. Невозможно представить, что он почувствовал, когда протрезвел и осознал случившееся. Но если бы пострадал мой ребёнок, я бы тоже без колебаний приняла помощь и не стала поднимать волну, которая могла ударить в первую очередь по нам.

— Ему заплатили бы в любом случае, независимо