Изъян - Алекс Джиллиан

— Знаешь, сломанное может быть красивым. Если смотреть долго. И не отводить глаз, — задумчиво проговорила она.

— Круто сказано. Надо запомнить, — усмехнулся он и, резко помрачнев, добавил: — Когда-то оно принадлежало моей матери. Эта… — парень небрежно кивнул на лежащий на кровати труп, — украла его у нее, как и многое другое. Но ты можешь взять… если хочешь.

— Хочу, — девочка смущенно улыбнулась, пряча желанный подарок в карман. — Спасибо, Саша, — ее голос предательски дрогнул.

Парень не ответил. В повисшей тишине они обменялись долгими взглядами.

Вокруг царил ад, капли крови гулко бились о пол, в воздухе витал тяжелый запах смерти, в коридоре и на кровати остывали убитые тела, а они неотрывно смотрели друг на друга, не испытывая ни отрезвляющего ужаса от содеянного, ни терзающего сожаления, ни сокрушительной вины.

В тот момент она еще ничего толком не понимала, эмоции, шок и адреналин разрывали детскую психику на части. А он уже отчетливо почувствовал, как между ними растет и крепнет связь, которую никто и никогда не сможет разорвать.

«Палач и жертва связаны долговой нитью, пока оба помнят вкус крови.»

Глава 19

«Иногда у истины бывает три лица: ангельская улыбка, дьявольский оскал и отражение двух предыдущих.»

— из Катехизиса Ordo Simetra

Ева

Комната погружена в мягкий полумрак, пахнет антисептиками. Вынырнув из тёмной бездны, я медленно прихожу в себя. Сознание проясняется на удивление легко, создавая обманчивое ощущение, что ничего страшного со мной не произошло.

Что мое тело и разум не пропустили через моральную и физическую мясорубку, а мозг не вырубился на вынужденную перезагрузку.

Что все это было очередным кошмарным сном, который я должна забыть, как только открою глаза.

Но на этот раз установленная двадцать лет назад программа претерпела сокрушительный сбой.

Саша постарался на славу. Улики почти уничтожены. На мне снова махровый халат, аккуратно запахнутый и подвязанный кушаком. Мои руки и ноги свободны, постельное белье заменено. Боли почти не чувствую, в голове странная ясность и звенящая пустота.

Но есть одно весомое «но» …

Память никуда не делась, я помню всё. До секунды. И то, что случилось в этой постели, и то, что воскресло из глубин многолетней давности.

Мой муж ошибался. Некоторые кошмары все-таки стоит помнить… чтобы не забывать, кто мы, на что способны, и кем никогда не являлись.

Откинув в сторону одеяло, я трогаю кончиками пальцев онемевшие губы. Они горячие и распухшие, в нескольких местах стянуты тонкой кровавой коркой, поверх которой нанесена какая-то жирная вонючая дрянь.

Провожу ладонью по шее, нащупывая грубые рубцы, опоясывающие горло. Рвано втягиваю воздух и закусываю губу, чтобы не разрыдаться. Ранка на губе лопается, по подбородку течет кровь, но мне не больно. Совсем.

Я торопливо задираю рукав халата. На запястье темнеет багровая полоса ссадин, проступают синяки. Та же картина на втором. Дальше смотреть не решаюсь. Одернув рукава, прячу лицо в ладонях.

Тишина вокруг обретает зловещее звучание. Перед глазами вспыхивают хаотичные образы, перемешиваясь в диком хороводе. Я сдавленно всхлипываю, сжимаясь в комок. Паника нарастает, грозя захлестнуть с головой. Холодеют кончики пальцев. Сердце стучит где-то в горле, отзываясь тупой пульсацией в висках и затылке.

— Я вколол тебе сильное обезболивающее. Через несколько часов повторю, — раздаётся рядом тихий голос. — Раньше нельзя. Прости.

Сердце с размаху разбивается о грудную клетку. Внутри что-то тоскливо рвется, жжется, горит… Я вздрагиваю и отнимаю руки от лица.

Словно материализовавшись из воздуха, Саша стоит прямо передо мной. Буквально в шаге от кровати. С ног до головы облачен в черное, как и полагается демону, вырвавшемуся из Преисподней. Руки спрятаны в карманы брюк. Тяжелый цепкий взгляд устремлен прямо на меня, линия челюсти напряжена, в прищуренных глазах все тот же непроглядный мрак, выбивающий весь воздух из моих легких.

— Мне не больно, — охрипшим до неузнаваемости голосом шепчу я, делая вожделенной глоток кислорода.

Это правда. Я почти не чувствую своего тела, эмоции и реакции заторможены, но мозг работает на полную мощь. Меня терзает и душит осознание того, что чудовищная боль, которую мне причинили, забрала с собой и часть меня, оставив пустую безжизненную оболочку.

Я, как рожденный в муках младенец, потерянно озираюсь вокруг, пытаясь понять, как выжить в этой новой безжалостной реальности, где из каждого темного угла на меня свирепо скалят зубы призраки прошлого. Моего… нашего.

Грудную клетку сдавливает тяжёлое, сводящее судорогой ожидание продолжения кошмара, но то, что мы сделали, не было страшным сном. Мы лжецы и притворщики — оба, но он — больше, потому что знал, всегда знал и целенаправленно держал меня в неведении.

Почему?

Из милосердия, жалости, страха?

Что изменилось теперь?

Мысли хаотично мечутся в голове, складываясь в уродливые пазлы. Общей картины пока нет, но и того, что я сумела сопоставить, достаточно для того, чтобы содрогнуться и ужаснуться.

— Как тебе удалось? — сипло спрашиваю я, глядя в непроницаемые черные глаза.

Александр в недоумении сводит брови, пристально всматриваясь в мое лицо. Кажется, он не ожидал подобного вопроса.

Еще бы… Саша наверняка думал, что в первую очередь я потребую объяснений его садистским наклонностям, которые он продемонстрировал мне с таким удовольствием и полной самоотдачей, но слегка не просчитал эффект от примененной шоковой терапии.

— Заблокировать мои воспоминания, — не отводя взгляда, поясняю я.

Удивляюсь тому, что могу держать спину прямо под прицелом его проницательных глаз. Я не шарахаюсь в сторону, когда он берет стул и, поставив рядом с постелью, усаживается напротив. Не зажимаюсь, не трясусь и не рыдаю в истерике, когда наклоняется вперед, опуская локти на свои колени.

От мужа по-прежнему исходит давящая разрушительная энергия, но я, как ни странно, больше не чувствую угрозы с его стороны. Он накормил своих чертей и в данный момент не представляет для меня опасности. Не знаю, почему я в этом так уверена. Просто знаю и все.

— Иногда сны бывают очень реальными, но самые страшные лучше забывать, как только открываешь глаза, — слово в слово цитирую его же фразу, сказанную семилетней девочке почти двадцать лет назад. — Так проще жить, — тихо добавляю я, внимательно наблюдая за его реакцией. — Ты ошибся, Саш. Не проще. Ничуть не проще, — добиваю на одном дыхании.

Он молчит, бесконечно долго гипнотизируя своим взглядом.

Сдвинувшись к краю кровати, я опускаю голые ступни на прохладный пол. Полы халата расходятся, выставляя напоказ припухшие