Сквозь другую ночь - Вадим Юрьевич Панов

– Если, по третьей версии. Калачёва – соучастница, то визит Русинова мог заставить её занервничать, – выдвинул новое предположение Шерстобитов. – И она пошла на убийство в приступе паники.

– И, пребывая в панике, совершила продуманное и хладнокровно исполненное убийство? – не поверил Вербин.

– Сначала запаниковала, а потом решила, как убить.

– То есть успокоилась и тщательно спланировала преступление?

– Да.

– Коля, Феликс намекает на то, что если бы Калачёва успокоилась, то поняла бы, что убивать Русинова нет никакого смысла, – вздохнул Трутнев. – А даже если и убила, то зачем подбросила велосипед с отпечатками пальцев?

– В данном случае это может быть игрой, – протянул Вербин. – Поскольку у Калачёвой железобетонное алиби, велосипед доказывает, что её подставляют, мы утираемся и отправляемся искать того, кто её, якобы, подставляет.

– И не находим, потому что его нет.

– Но при этом не трогаем Калачёву, потому что у неё алиби.

– Третья версия интересная, но она не отвечает на вопрос, для чего Калачёва опубликовала роман?

– Мы не знаем, какие у неё отношения с убийцей. Можно предположить, что Калачёва не уверена в их надёжности и, сообразив, с кем имеет дело, решила подстраховаться.

– Трудно доверять убийце, даже если спишь с ним.

– Именно.

– Есть и другой вариант: убийца мог сам предложить Калачёвой опубликовать роман под её именем, – вернул себе слово Вербин. – А убийством Паши привлёк к нему дополнительный интерес.

– Серийным убийцам нравится, когда о них говорят, – поддержал его следователь.

– Ага.

– Он с нами играет.

– Как в кино, – вернул ему реплику Вербин.

Трутнев улыбнулся, показав, что оценил шутку.

Некоторое время в кабинете царила тишина, а затем следователь подвёл итог:

– Я склоняюсь к третьей версии: Калачёва не писала книгу, Калачёва знает убийцу и, скорее всего, является его сообщницей. Эта версия самая стройная и в неё прекрасно вписывается всё то, что в других версиях превращается в необъяснимые логические неувязки. С нами играют, и я хочу сыграть с ними. Я составлю план допроса с учётом присутствия адвоката, вызову Калачёву и постараюсь её продавить. Коля, ты всё-таки поработай над алиби Калачёвой, возможно, за что-нибудь зацепимся.

– Понял.

– Феликс… Кстати, ничего, что я перешёл на «ты».

– Очень рад.

– Спасибо. Феликс, ты всё расследование стоял особняком, но в результате всё свелось к твоей версии. У тебя есть план дальнейших действий?

– Да, – ответил Вербин. – Хочу ещё раз кое с кем побеседовать.

* * *

Опустошение.

То, что начиналось как захватывающее, хоть и очень опасное приключение, открывающее невероятные перспективы и колоссальные возможности, закончилось невероятным опустошением. Внутри всё выжжено, не осталось ничего из того, что было, и не появилось ничего нового. Внутри пепелище, над которым поднимаются невероятные перспективы и колоссальные возможности, поднимаются во всей красе, во всей свой реальности – потому что свершились. Но кажутся какой-то ерундой. Зачем они нужны пепелищу, которое некогда было её душой? Как так получилось?

Сейчас и не скажешь.

Всё было продумано, рассчитано, взвешено на самых точных внутренних весах – и сделано. Большая сделка была заключена и совершена. Все исполнили свои обязательства и долгое время всё шло как по маслу, пока не стало рассыпаться. Или всё должно было рассыпаться? Не потому, что начал действовать пункт «напечатанный мелким шрифтом» – его не было, а потому что возникли последствия, о которых никто не думал. Не рассчитывал. Не взвешивал. Последствия, которые никто не мог предвидеть. А самое ужасное заключалось в том, что последствия стаей подлых волков набросились на её сгоревшую душу, на то, что она привыкла считать пепелищем, и стали вырывать из неё кровоточащие куски, причиняя дикие страдания, которые она надеялась никогда больше не испытать.

И этого Карина точно не могла предвидеть.

Потому что была слишком холодной и прагматичной, думала, что души у неё больше нет, а вот нá тебе – есть. И когда из души вновь потекла кровь, железное хладнокровие разбилось вдребезги. Но откуда на пепелище кровь? Откуда там жизнь? Получается, сгорело не всё? Что-то осталось? Или что-то не могло сгореть? Неужели есть на свете нечто сильнее огня, способного испепелить и расплавить что угодно, даже память? Неужели есть? Карина знала, что есть, но боялась об этом говорить. Не хотела об этом говорить. Не хотела признаваться себе в том, что не сумела сжечь свою любовь, хотя три года любовалась на пепелище того, что некогда было её душой. Три года лелеяла в себе лютую ненависть, а теперь смотрела на неё и удивлялась собственной глупости. Три года не признавалась себе, что счастлива была лишь в то время, когда рядом был он…

– Веня… – едва слышно прошептала Карина.

– Что? – Лежащий справа мужчина копался в телефоне, но среагировал на шёпот. – Ты что-то сказала?

– Просто обрывок мысли, – тихо ответила Карина.

– Понятно. – Он хотел вернуться в телефон, но зачем-то спросил: – Ты ведь знаешь, что говоришь во сне?

Она не знала. Гриша не рассказывал, наверное, потому, что засыпал раньше неё, а просыпался позже. Или она не хотела говорить при нём. Или повода не было.

– Что я говорила?

– Что-то бессвязное. – Он помолчал и, не найдя лучшего определения, закончил: – Обрывки мыслей.

– Наверное, переволновалась. Вчера был трудный день.

– Но секс получился невероятный. Мне в какой-то момент крышу снесло.

– Мне тоже.

– Тебе первой. Потом мне.

Да, с ним ей всегда сносило крышу. Как-никак, профессиональный самец. Не в том смысле, что он брал за это деньги, а в том, что для него в этом заключался смысл жизни. Он был хорошим работником, успешно строил чиновную карьеру, в том числе – через постель, но главным для него всегда оставался секс. Институтский приятель. Карина переспала с ним на втором курсе. Потом встречались ещё. Без всяких обязательств. Потом в её жизни появился Веня и всё изменилось. Потом Веня ушёл и всё изменилось снова. Они пару раз виделись, но не спали, даже когда Гриша улетал к родителям в Штаты. Карина почему-то не хотела изменять. Ни разу до разговора за обедом.

– Хорошо, что ты вчера оказался свободен.

– Я отменил пару встреч.

– Врёшь, – мягко рассмеялась она, мимолётно признавшись себе, что ей приятно.

– Не вру.

– Почему отменил?

– Ты единственная никогда не умоляла меня остаться с тобой навсегда, – ответил он.

– Тебя прямо умоляют? – Карина попыталась обратить разговор в шутку.

– Некоторые – да. – Он не повёлся. Положил телефон на тумбочку, повернулся и теперь смотрел ей прямо в глаза.

– А ты?

– А ты ещё не заметила? Я до сих пор один.

– Не встретил единственную?