Памятка убийцы - Алексей Викторович Макеев

Этот человек был способен прислать на детские поминки клоунов и отправить на похороны девушки, любившей арию из диснеевской «Анастасии», распорядителя в костюме и гриме Распутина. Клиентам он представлялся как «редуцент высшего уровня» и «падальщик, которому нет цены».

– Ангелиночка, свет потухших очей моих! – устало моргнув, поприветствовал он. – Зацени, какие краски. – Чувин кивнул на монитор. – Ищу костюм для распорядителя на маркетплейсах. Планирую церемонию прощания с супругами, погибшими в автокатастрофе. Каких проницательных людей мы потеряли, скажу я тебе! Бедолаги мечтали умереть в один день и отпраздновать это событие в стиле «Битлджус». – Он открыл ящик письменного стола и достал набор конфет в виде синих сахарных червей. – Угощай бебика!

– Спасибо.

Ангелине стало не по себе при виде конфет цвета волос Лизы. Интересно, сколько еще она будет ассоциировать этот оттенок синего с ней?

– Есть планы на девичник? Что-нибудь в стиле «Фокуса-покуса», например?

На его компьютере заиграла песня Come Little Children, которую в одноименном фильме пела, чаруя детей, древняя ведьма в исполнении Сары Джессики Паркер. Ангелина обожала и саундтрек, и фильм.

– Пока не думала об этом, – солгала Ангелина. – Но идея отменная. Вообще хочется отвлечься. Есть какое-нибудь дело для меня?

– Есть, – он расплылся в улыбке, – дело как раз для тебя.

* * *

В предвечернем свете Волга походила на голубое одеяло с молочно-лиловыми и розовыми разводами, которым мама укрывала маленького Льва в детстве. Подхватив грипп, он играл на нем в бумажные кораблики, и блестящий лен мягко тек под их разлинованной для диктантов кормой.

Он вспомнил заученное когда-то стихотворение Роберта Стивенсона:

Когда я целых две недели

Лежал простуженный в постели,

Игрушки в руки мне давали,

И я играл – на одеяле.

Глядел, не отрывая глаз,

Как, выполняя мой приказ,

Солдаты скачут на заре

К крутой подушечной горе.

На одеяле вырастал

То моря разъяренный вал,

То город – несколько домов

Меж одеяльных двух холмов.

А я, как всемогущий джинн,

Лежал спокоен, недвижим.

Парил в мечтаньях над страной,

Шутя сооруженной мной.

Оно точно отражало его метод расследования преступлений, который у сыщиков формируется на протяжении всей жизни так же сложно, как почерк, modus operandi серийных убийц, присущий каждому из них уникальный метод выбора, сталкинга и мучений жертвы. И если последнему посвящались неоглядные дали книжных стеллажей во всех магазинах мира, то о первом молчали. И сыщиков это вполне устраивало. Потому что незачем объяснять зверю, как работает механизм капкана, расставленного на него.

Гуров видел жизнь других похожей на развитие сценического конфликта, кульминацией которого, но никак не самостоятельным событием было преступление. И если остальные следователи считали виновного его творцом, автором, то Гуров видел в нем предсказуемого статиста в постановке одного из вечных сюжетов о забронзовевшей зависти, мучительной ревности, взлелеянном плане мести, ненасытной алчности, оскорбленной невинности, отвергнутой или страдающей любви.

Нападая и защищаясь, мучая и страдая, затаившись и взывая к отмщению, преступники не приглашали его в свой нарратив, не предлагали золотой билет на фабрику своих кошмаров, как Вилли Вонка. Секрет состоял в том, что виновного не нужно искать. Он уже был на сцене и играл двойную роль – того, кого видят в супермаркете и на улице каждый день, и сталкера. Оставалось только заставить его вторую личину выйти из-за кулис.

Рыжий козленок, привязанный к колышку на полянке с сочной зеленой травой, поднялся на тонкие ножки и потянулся губами к руке Гурова. Сыщик ласково погладил его по носу:

– Как тебя зовут, кроха?

– Его зовут Берни, – донесся до сыщика мужской, но медово-напевный голос.

– А вас – отец Хрисанф?

– Он самый, сын мой.

* * *

– У тебя сегодня, – Александр Бориславович Чуев вел Ангелину по одной из потайных винтовых лестниц «Нейротраура» в торжественный зал, – подопечная мечты.

– Щедрая старушка, завещавшая все танатопрактику, который сделает ее красивой?

– Побойся бога. Что за заоблачные мечты?

Он включил нижний свет – ряд бутафорских факелов с реалистичной имитацией газового пламени, – и Ангелина увидела на своем столе окоченевшее женское тело в старомодном, почти прозрачном пеньюаре. Кожа этой брюнетки была мраморной, а волосы струились водопадом, как театральный парик. «Шиньон», – подумала Ангелина, мысленно знакомясь с гостьей и изучая ее правильное лицо с низкими скулами, закругленными от излома бровями и легкой горбинкой тонкого, заостренного носа.

– Совершенство, правда ведь? – улыбнулся Чувин. Ангелина согласно кивнула. – Родственники передали ее пожелание. – Он достал из принесенной с собой папки лист крафт-бумаги и прочел: – «Наша Соня всегда хотела выглядеть как Моника Беллуччи, на которую так похожа. Пожалуйста, осуществите ее мечту!» Шмотки и букетик невесты (все по высшему разряду!) для церемонии в сумке. Ну, – его рука похлопала плечо Ангелины, – я вас оставлю.

Когда его шаги уже были слышны наверху лестницы, Ангелина услышала: «Наша Соня! С ума сойти!» – и повернувшись к подопечной, тихо произнесла:

– Извини.

Когда бальзамирование было окончено, ее пальцы осторожно убрали с мраморного лица покойной волосы и смешали на тыльной стороне ладони серебристый хайлайтер, масляную сыворотку для лица и трехцветную выравнивающую базу под макияж. Смоченный в воде спонж легко распределил их ото лба до подбородка и на выступах шеи. Легкое сияние кожи незнакомки отразило холодный газовый свет поддельных огней.

Ангелина наложила на веки девушки желтый корректор, и печальная тень покинула их. Черный карандаш, густо нанесенный по линии роста ресниц и дымчато растушеванный в форме удлиненного цветочного лепестка, сделал глаза мистическими. Тонкий росчерк подводки, легкое прикосновение кисти с мерцающими лиловыми тенями – и Ангелине показалось, что брюнетка сейчас посмотрит на нее и спросит с итальянским акцентом, возьмет ли ее замуж Дракула. И скривит капризную линию нарисованного визажистом соблазнительно-ягодного рта.

Когда широкая кисть в последний раз скользнула по лицу, а специальный спрей зафиксировал работу, Ангелина, как всегда, вышла из умиротворяющего забытья и прислушалась. В кабинете Чувина по-прежнему играла манящая песнь ведьмы, зовущий на верную смерть мотив.

Нужно было скорее закончить и позвонить Паше.

Ангелина открыла сумку с вещами подопечной для церемонии и отскочила в сторону. Там лежало скрупулезно сложенное, но не утратившее своей красоты сверкающее вечернее платье от Зухаира Мурада и перевязанные траурной лентой молочно-белые кустовые розы.

В глубине зала послышались чьи-то медленные шаги.

* * *

В торговом зале магазина «Мой