Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

– Мне надо их увидеть! Дайте мне на них посмотреть!

– Хорошо, – Гущин кивнул, – я дам вам на них взглянуть. На все фотографии. И те, что сделаны Мрозовской. И те, что с ритуалом… Там много всего: часы, картинки… Глафира… девочка-демон… собака… Ваш апокриф городской не врет, что дело было нечисто.

– Я должен это увидеть!

– Мы совершим обмен, Андрей Игоревич? – Гущин спросил это тоном игрока в покер.

– Какой еще обмен?

– Честный. Я дам вам взглянуть на все фотографии. А вы – вы признаетесь в убийствах Аглаи Добролюбовой, фотографа Нилова и Макара, племянника вашей знакомой.

Казанский глядел на них невыразимым взглядом.

– Фотографии в обмен на ваше признание в ритуальных убийствах на оккультной почве.

Казанский встал со стула. Катя заметила, как напрягся капитан Первоцветов. Она помнила, что тот обладает быстрой реакцией.

Казанский поднес руку к шее.

Этот жест…

Кате показалось, что он сейчас крикнет. Выплюнет им свое согласие. Свое ДА.

Дрожащей рукой Казанский поправил щегольской галстук.

– Я никого не убивал. Я невиновен.

Глава 45

Орхидеи

– Вы видели его реакцию?

Весть о том, что замглавы администрации города Андрей Казанский тоже арестован, как и все прочие до него, поставила Горьевск почти на грань апоплексического удара. Известие, что он подозревается в убийствах на ритуальной почве, передавалось из уст в уста. В Горьевск срочно прибыли прокурор области, несколько чинов из Следственного комитета, из администрации губернатора. Приехали адвокаты. Примчались сразу два областных телевизионных канала и один канал федеральный.

В этом сумбуре Катя тщетно пыталась сохранить трезвое, непредвзятое восприятие происходящего. Полковник Гущин… Он, кажется, спорил сам с собой по множеству вопросов и все повторял: «Нет, вы видели его реакцию? Это все, все, все перевесит, любые нестыковки!»

Катя пыталась достучаться до него: Федор Матвеевич, так нельзя. Такой путь пройден в этом деле! Нельзя под конец полагаться вот так, чисто на эмоции, на визуальный эффект, хоть он и поразительный. Но она не могла не признать главных доводов: доказательств вины Казанского в убийствах, пусть и косвенных доказательств, и правда немало. И все складывается четко в какой-то момент. Но под натиском сомнений…

Однако факты внезапно дополнились новой важной уликой. Капитан Первоцветов вместе с сотрудниками ГИБДД отсмотрел записи всех уличных камер Горьевска – его интересовал день и вечер убийства Макара Беккера. И на двух камерах был идентифицирован черный джип Андрея Казанского. Одна из этих камер находилась у поворота на федеральную трассу, на развилке, ведущей к улице Фабричной, где располагались корпуса и Башня с часами. Вторая камера засекла его еще ближе к этому месту – у оптового товарного склада железнодорожного узла, некогда служившего фабрике пунктом отгрузки, а теперь используемого как оптовый магазин. Обе камеры зафиксировали и время: 15.50. Примерно тогда Макар и встретил свою смерть.

Сотрудники Следственного комитета вновь допросили Ульяну Антипову, и ее показания их впечатлили. Следующим гвоздем должен был стать допрос матери Аглаи. Полковник Гущин возлагал на него огромные надежды. Без допроса Маргариты Добролюбовой картина предъявленных Казанскому обвинений не была бы полной.

Гущин надеялся, что затяжной запой у Маргариты все же закончился. Эту беседу он хотел провести лично.

До самого вечера шли совещания, прокурор и все нагрянувшие в Горьевск силовики знакомились с собранными материалами. И лишь к восьми часам полковник Гущин освободился от этой бюрократической канители, после чего они рванули на улицу Труда.

Анфису взяли с собой чуть ли не тайком. Катя сидела с ней рядом в машине, сзади. Ей казалось – вот, все как прежде, они все снова вместе, и капитан Первоцветов за рулем патрульной машины. Но ничего уже не было как прежде.

Это сводящее с ума убийственное молчание… Оно наполняло сердце Кати болью и тревогой.

Шаткая калитка, висящая на одной петле. Тот же нищий хаос на участке. Засыпанные палой листвой грядки, ржавое железо, старые боты…

Они поднялись на крыльцо. На террасе горел тусклый свет. Входная дверь оказалась незаперта, как и в прошлый раз.

«Пьет… она по-прежнему пьет…» – так решила Катя.

И увидела Маргариту Добролюбову. Страшно опухшая, непричесанная, в засаленном махровом халате и шерстяной кофте, она сидела за столом, накрытым липкой клеенкой, и вытирала полотенцем вымытые тарелки. На столе все еще кучковались пустые бутылки из-под водки. И одна – где водки на донышке – припасенная для опохмела.

В доме было тепло. Котел протопили, и он отдавал теперь свой жар старым чугунным батареям. По-прежнему пахло пылью, нестираной одеждой, едким потом и перегаром.

Но ко всей этой житейской вони примешивался совершенно волшебный тонкий аромат.

Катя была поражена, когда увидела его источник.

В комнатах было полно свежих цветов. Все старые, засохшие были выкинуты, и теперь на подоконниках и на комоде, вокруг фотографий Аглаи в рамках стояли цветочные горшки с бело-розовыми орхидеями – свежайшими, ароматными, потрясающей красоты.

Контраст был настолько резким и странным, что они все на минуту даже растерялись.

Затем полковник Гущин сказал:

– Маргарита, мы нашли убийцу вашей дочери. Он задержан. Помогите нам.

Добролюбова отложила тарелку, которую вытирала полотенцем в пятнах, и уставилась на них.

– Мы задержали Андрея Казанского, – продолжал Гущин. – Это он убил Аглаю, вашего квартиранта и племянника Молотовой. Это он в ту ночь летом, три года назад, увел Аглаю из вашего дома, завел на башню, избил и повесил, потому что он… Он безумен. Его извращенная психика… Его мания. Его увлечение оккультизмом. Это стало причиной того, что он убил вашу дочь. Принес ее в жертву своим сумасшедшим идеям.

Маргарита Добролюбова смотрела на них.

– Он ее не убивал, – сказала она сипло.

– То есть как?..

– Ни он, ни кто другой не убивал мою Аглаю. Она сделала это сама.

– Сама? Вы хотите сказать…

– Что слышал, мент.

– Что это было самоубийство?!

– Она повесилась там, наверху. – Маргарита Добролюбова протянула руку к бутылке с водкой. – Мне бы очнуться, прийти в себя тогда, так нет, дрыхла я, пьяная тварь. Никто ее не убивал. А Казанский… Нельзя же его винить, что она в него так насмерть влюбилась. Он ее пальцем не трогал. Не убивал. И не спали они.

– Они не были любовниками? – спросила Катя.

– Нет. Кому знать, как не мне. Я же ее мать все-таки. Она-то этого хотела, очень хотела… Девятнадцать лет… Первая любовь. Но он не желал никакой пошлости, никакой грязи между ними. Он ей это говорил здесь, при мне.

– Я вас