Современный зарубежный детектив-7 (Крутой детектив). Компиляция. Книги 1-27 - Сара Парецки

«…вся испачкана его кровью… словно какая-то картина фанатика абстракционизма».

До нее донесся знакомый запах кокоса. Когда пробегающий мимо парень задел ее плечом и едва не сбил с ног, Билли вздрогнула и стала пятиться.

– Адам, срочно приезжай! – закричала она в телефон. – Ты должен приехать прямо сейчас!

– Где ты?! Что происходит?

– Фонтаны Краун! Слышишь? Миллениум-парк! Я…

Билли внезапно налетела на кого-то спиной и выронила телефон.

* * *

Когда звонок неожиданно прервался, Адам едва не забыл, как дышать и зачем вообще это делать.

– Билли??

Но прежде, чем он успел ей перезвонить, на экране телефона высветилось уведомление:

«Отслеживание успешно завершено».

Миддлтон открыл сообщение похолодевшими пальцами.

«Местоположение: Миллениум-парк».

Вдох.

Выдох.

Подонок даже не думал прятаться.

«В ней… столько энергии и жизни. И… от нее так приятно пахнет ванилью и цитрусом».

Стук пульса между висков.

«Мне нравится».

Он там.

Он рядом с Билли в Миллениум-парке.

Крис Хендерсон

Бесплатных завтраков не бывает

Глава 1

К «Цезарю» я поехал, чтобы малость отойти от впечатлений минувшего дня. Он выдался такой мерзкий, такой пасмурный и душный, он принес столько разочарований, что требовалось забыть сто как можно скорей. Я завершил очередное дело, со свойственной мне неумолимостью уличив одного гражданина в супружеской неверности. Фотографии, запечатлевшие, как папаша на заднем сиденье своей колымаги развлекается с совершенно посторонней дамочкой, ничем не напоминающей его законную жену, — фотографии эти вдребезги разнесут его семейный очаг, а мне помогут заплатить аренду за август. На сегодня подвигов довольно.

Меня зовут Джек Хейджи. Я зарабатываю себе на пропитание, на зубную пасту и жетоны подземки тем, что лезу не в свое дело, роюсь на помойках и в чужом грязном белье, а добычу приношу адвокатам, плачущим женам, хмурым лавочникам и снова адвокатам. Я — частный сыщик, и в тот вечер относился к своему ремеслу не лучше, чем все остальное человечество. И целый день в ушах у меня то хныкали, то смеялась, то что-то нашептывали какие-то голоса, и уже далеко за полночь, задыхаясь в густых испарениях, наползавших с океана, проворочавшись без толку и поняв, что уснуть не удастся, я встал, оделся и поехал к «Цезарю».

«Цезарь» — это торговый центр, главная достопримечательность Бенсонхерста, расположенного на границе с Бруклином, где я имею счастье проживать. Нормальные люди после закрытия стараются сюда не соваться. И правильно делают.

После захода солнца автостоянка у магазина и прилегающий к нему парк становятся одним большим темным заповедником — прибежищем всякого криминального сброда. Чрезвычайно веселое местечко. Торговцы наркотиками сбывают здесь свой товар, элегантные молодые люди ищут девочек на вечерок, подростки шарят по машинам, курят разную дрянь, колются. Иногда — режутся. Впрочем, случается и стрельба. И не подумайте, что Бенсонхерст — какие-нибудь трущобы: ни один дом в округе меньше чем за полтораста тысяч не идет. Этот район — отнюдь не гетто, он ничем не хуже всего остального Нью-Йорка, который вот-вот лопнет по швам от переизбытка людей, с болезненной отчетливостью сознающих, что там, куда они спешат, — ничего нет.

А тем, кто еще не успел попробовать, каков этот городок на вкус, кого еще не оглушила его холодная свинчатка, я возьму на себя смелость сообщить: ото — ад, черный, ко всему безразличный ад, неодолимо влекущий к себе людей талантливых и бездарных, искушенных и наивных, полных надежд и вконец отчаявшихся, которые устремляются сюда со всей страны лизать сочащуюся из миллионов ран зловонную черную патоку, которую Нью-Йорк умильно просит считать медом.

Ну, а те, кто уже смекнул, что может предложить им этот город, сидели в автомобилях, глазея по сторонам, или фланировали в темноте. Я поставил свой «скайларк» у самого парапета, не дававшего людям зарулить прямо в океан, вышел и стал прохаживаться взад-вперед.

Потом закурил и двинулся вдоль здоровенного волнолома, поглядывая на набегавшие внизу маслянисто-черные волны. В хорошую погоду отсюда отчетливо видны и мост Верразано и парашютная вышка в Кони-Айленде, но сегодня все тонуло в тумане. Густые тучи висели низко, над самой головой, будто ждали чего-то.

Наплевав на тучи и на то, чего они ждут, я перелез через стальные перила ограждения, пристроился на небольшом выступе не шире полутора футов и стал болтать ногами. Впервые за много недель я ни о чем не думал, расслабившись и тупо глядя перед собой. Я устал. Я одиноко и устало болтал ногами над морской пучиной и чувствовал себя в свои тридцать с хвостиком дряхлой развалиной.

Потом плотнее прижался спиной к перилам, вытащил еще одну сигарету и исхитрился раскурить ее, хоть воздух был просто пропитан влагой. Изо всех сил затянулся, чтобы дым дошел до самого нутра, и задержал дыхание, лелея тайную надежду задохнуться. Как бы не так. Но никотин сделал свое дело: напряжение ушло. И на том спасибо.

Из дому я вышел в самом омерзительном настроении. За месяцы, проведенные в Нью-Йорке, я так и не сумел наладить свою жизнь и преуспел не очень. Около года назад меня бросила жена, я уволился из питтсбургской полиции и сделался частным сыщиком. Назвать то, что последовало за переездом, одним нескончаемым праздником, никак нельзя: я успел разориться, и вскарабкаться до той точки, откуда мог начаться успех, и вновь скатиться до нулевой отметки. Скучать не приходилось... Тут я заметил, что уже вымок до нитки.

Зонтика у меня нет вообще — я считаю этот нелепый предмет недостойным настоящего мужчины, — но в тоске и злобе я выскочил из дому без шляпы и без пиджака. Теперь густая морось оседала на волосах и на рубашке, промокшей насквозь. Только я приготовился снова закурить, как полило по-настоящему, и мне еле-еле удалось прикрыть от дождя огонек зажигалки. Я высмолил «кэмелину» в три затяжки, не отрывая ее от губ. Далеко впереди, справа и слева от меня пылали, расплываясь в тумане, огни Бруклина и Стейтен-Айленда. При вспышках этого света я заметил, что волны внизу становятся выше, а дождь сверху хлещет меня сильней.

От этой жизненной картинки мне стало еще тошней. Ей-богу, даже природа — и та работает на Нью-Йорк. Этот город выжимает людей как лимоны, ломает, держит их в постоянном мучительном ожидании того, что при малейшей оплошности он их просто-напросто смоет. Покуда я