Цепная реакция - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

—Всегда — глупое слово. Как и никогда. Их используют, чтобы не выдать растерянности перед будущим, которое умнее всех наших планов, намерений и угроз… Вы что-то хотите мне сказать, господин Даллес, но как-то, по-моему, не решаетесь.

Очки Даллеса сверкнули в лучах клонящегося к закату солнца. Он вдруг подпрыгнул и уселся на перила, ограждавшие террасу, свесив одну ногу. Усмехнулся и сказал:

—А не пора ли нам перейти на более высокий уровень в наших отношениях?

—Это стоит обсудить, — почесав подбородок, ответил Хартман.

Даллес вынул изо рта трубку и протянул ему раскрытую ладонь:

—Зовите меня по имени, Франс.

До Локарно он добрался на такси, когда солнце уже скрылось, а белоснежные горбы гор заметно порозовели. Выйдя в центре города неподалеку от Пьяцца-Гранде, он медленно направился в порт. По сравнению с Асконой на улицах было довольно многолюдно. Теплым воскресным вечером жители высыпали наружу. Мир наполнился легкой итальянской трескотней. Смех, суета, звуки мандолин и аккордеона из распахнутых дверей переполненных тратторий, не предлагавших, по сути, ничего, кроме лепешек пьядина с сыром, стаканчика кьянти или соломенного пассито и веселой болтовни с соседями. Город утопал в пышной россыпи цветущих камелий. По выцветшим стенам домов расползалась паутина плюща с темно-зелеными, блестящими весенней свежестью листьями. Пахло хлебом, распустившимися почками и горными снегами. Глухо, печально ударил со Священной горы колокол церкви Мадонна-дель-Сассо, затих вдали треск мотороллера, развозящего воду. Откуда-то с небес спустилась таинственная вечерняя тишина, от которой все звуки словно выцвели и померкли.

Хартман подошел к своему «фиату» на портовой стоянке. Открыл дверцу. В лицо с озера подул прохладный ветер, растрепавший волосы. Он принес с собой бесконечно долгий печальный крик невидимой чайки. Алые полосы заката внесли ложную тревожность в умиротворенный вид меркнущих Альп. Еще не стемнело, но сумерки дразнили уже смутным обещанием ночных удовольствий. Расположившись на причале, рыбаки пили вино из глиняных кружек, оглашая окрестности хриплым смехом. Они не знали, что такое война.

Щелчком ногтя сбив огонь с тлеющей сигареты, Хартман бросил окурок под ноги и сел в машину, выставив ногу в приоткрытую дверцу. Он положил руку на руль и прижался к руке щекой. Взгляд его застыл, как у засыпающей рыбы. Он хотел за- крыть глаза, но не мог, потому что в эту минуту прямо по набережной, держа за руку маленького мальчика, в лучах сияющего солнца шла прекрасная женщина с развевающимися светлыми волосами. Она смеялась, просто так, просто потому, что ей было хорошо и весело, и еще потому, что хорошо и весело было мальчику. Они поддевали босыми ногами горячий песок и подкидывали его кверху. Остановившимся взглядом Хартман глядел им вслед, поскольку они медленно и неотвратимо удалялись. Он не мог оторвать глаз от вихрастого затылка мальчика, исчезающего в сумрачной пелене.

Машина резко качнулась, хлопнула дверца. На соседнее кресло плюхнулся Чуешев.

Посидев несколько секунд молча, он озадаченно посмотрел на Хартмана и поинтересовался:

—Ну? Как там?

Не повернувшись, Хартман ответил:

—В порядке.

Поерзав на месте, Чуешев тихо спросил:

—Теперь чего?

Хартман втянул ногу внутрь, захлопнул дверцу. Вставил ключ в замок зажигания. Замер на минуту. Потом решительно повернул его. Двигатель, всхлипнув, затарахтел.

Хартман дернул на себя рычаг переключения скоростей:

—Ничего. Поехали.

Гейдельберг, Институт физики в Институте медицинских исследований Oбщества им. Кайзера Вильгельма, Янштрассе, 29,

30 марта

– Вольфганг, хоть вы можете объяснить, что, черт побери, тут происходит? Где эти бравые гренадеры СС? Почему они не путаются под ногами, как это у них принято? Еще утром я видел их начальника, этого дубину штурмбаннфюрера, как его там, Штирнер, кажется, он даже что-то мямлил про гарантии безопасности, а сейчас никого из них не видно!

Профессор Боте бушевал уже вторые сутки, безжалостно вгоняя в пятки сердца мечущихся по опустевшим коридорам Института физики ассистентов. Фельдфебельские замашки лучшего физика-экспериментатора Германии были не в новинку, однако на сей раз в выражениях он не стеснялся. Досталось даже многолетнему соратнику, доктору Гентеру, с которым Боте построил и в июне прошлого года запустил циклотрон.

—Его должны были демонтировать две недели назад! И что я вижу? Эти мерзавцы и пальцем не пошевелили! Где рабочие? Где хваленый эсэсовский долг? Где транспорт, я вас спрашиваю, черт вас всех побери?!

Маленький, лысый, с щеткой бухгалтерских усов под крупным носом, он вздымал кулаки над головой, как Голиаф.

—Я буду звонить рейхсфюреру! Это его обязанность! Он должен понимать, к чему это всё приведет! Маршировать у нас все умеют, а как до дела — так в кусты!

Он кидался к телефонам, но связь осталась только городская, прямые линии с высшим руководством были отключены.

—Может, они ушли защищать город? — робко предположил Гентер.

—Кто, гестапо? — заорал Боте. — Не морочьте мне голову! Крысы разбежались с тонущего корабля!

Дверь в кабинет директора Института физики с треском за- хлопнулась.

В этот день войска 2-го Белорусского фронта полностью очистили от гитлеровцев важную военно-морскую базу на Балтике — город Данциг; войска 1-го Белорусского фронта завершили штурм крепости Кюстрин на Одере, открыв прямой путь на Берлин; силами 40-й армии 2-го Украинского фронта была взята столица Центральной Словакии, Банска-Быстрица. В этот же день подразделения 44-й пехотной дивизии США без боев и какого-либо сопротивления вошли в Гейдельберг, покинутый немецкими войсками днем ранее — они ограничились разрушением трех арок старинного моста и одного современного ниже по течению. Еще ранее в расположение дивизии прибыл Паш со своим отрядом миссии «Алсос». Получивший приказ командования обстрелять город командующий артиллерией дивизии, бригадный генерал Байдерлинден, оказался в затруднительном положении, когда Паш в ультимативной форме потребовал проигнорировать приказ начальства. Более того, он настаивал на бескровном захвате города.

—Однако военная разведка настаивает… — попытался возразить Байдерлинден, но был оборван с неожиданной резкостью.

—Настаивает? — вскричал Паш. — Военной разведке надо разведывать, а настаивать будут другие! Пусть принесут что-то более существенное, чтобы иметь право настаивать! А до тех пор настаивать будем мы! Решайте, генерал, как будете выкручиваться, но в Гейдельберге не должен разорваться ни один снаряд. И еще — у вас не больше суток.

Байдерлинден не стал спорить. Он сразу связался с командиром дивизии генерал-майором Уильямом Дином, который, услышав фамилию Пашковского, отменил приказ и предложил Байдерлиндену действовать по своему усмотрению. Все это время Паш пребывал в каком-то болезненном возбуждении, которое мгновенно испарилось, как только ему сообщили о реакции Дина.

—Действуйте, генерал, — с безмятежной улыбкой сказал