Четвертая подсказка - Кацухиро Го

возьмет на себя преступления Тацумы. Поверила, что благодаря этому он превратится из главного виновника во второстепенного и что ущерб для жизни ее дочери станет пусть и немного, но меньше. Она пошла на сделку с Судзуки, надеясь, что тот заявит, что угрожал Тацуме и принудил того пособничать в преступлении. Но, думаю, у Судзуки не было намерения защищать будущее Асуки и Миу. И в какой-то момент доверие между ними разрушилось.

Предательство порождает подозрения и смутные сомнения. Асука испугалась, что Судзуки, возможно, во всем сознается и расскажет, что преступный план был составлен Тацумой и что это она убила его…

– Возможно, что второе видео, – Тодороки, сглотнув слюну, сделал короткую паузу, – было посланием Судзуки Асуке.

«Если вы найдете и убьете преступника, хост-машина будет деактивирована. Бомбы будут обезврежены…» Возможно, только поняв, что Судзуки ее предал, Асука могла расшифровать это послание.

– Ясно, куда направится Асука, поняв смысл послания…

– Надо полагать, направится она в отделение Ногата? В то самое здание, где содержится задержанный Судзуки и где творится сплошная кутерьма от нахлынувших горожан и журналистов? Асука бывала в шерхаусе. Неудивительно, если у нее есть бомба.

– С ней встречался только я и Идзуцу. Мы немедленно направляемся в отделение.

– Фотографий у меня нет. Они были уничтожены. Если поискать, то, может быть, найдутся. Но на это уйдет время.

– Вы помните ее лицо?

– Откуда я знаю! Я и видел-то ее всего пару раз…

Прошло время. Зная жизнь Асуки, трудно представить, чтобы она была такой, как раньше.

– Как бы то ни было, – начал Тодороки, – если ее нет в отделении, то и ладно. Если мои предположения безосновательны, то еще лучше. Поэтому, прошу вас, пожалуйста, поищите ее.

– У твоей версии есть неопровержимые доказательства?

– Нет.

«Голос у Тодороки ровный. Он человек без амбиций. При этом у него есть какая-то странная проницательность. И это раздражает. Он всегда мне не нравился. Что-то есть в нем неприятное. Только в нем. В единственном человеке, который, обращаясь к Хасэбэ, до самого конца не называл его Хасэко и который тем не менее добился признания со стороны Хасэбэ…»

– Понял, – рычащим голосом ответил Цуруку. – Я немедленно дам распоряжение. – И еще: у заднего входа в отделение караулят газетчики. Заходи как ни в чем не бывало с парадного входа.

Цуруку нажал отбой. Телефон тут же зазвонил снова. В третий раз.

– Папа?

У Цуруку чуть не подкосились ноги.

– …Ты где?

– Я… в общем, когда я вышла из школы…

– Ладно, это неважно. Позвони маме, скажи, чтобы она встретила тебя.

– А фортепиано?

– Выходной. Сегодня выходной.

– Ур-ра! – прозвучал в трубке радостный голос.

– Ладно, давай, живо звони маме! Если кто-то другой будет тебя окликать, не отвечай. Не иди ни за кем, кроме мамы.

– Слушай, папа…

– Чего тебе?

– Рассердись на меня.

Не нашла лучшего времени?! Цуруку нахмурился.

– Рассердись, рассердись!

– Дура! Тупица! Иди к черту!

От восторга дочь залилась смехом. Что у нее на уме? Понять невозможно. Доносившийся в телефоне визгливый голос ругающегося Цуруку казался дочери невероятно смешным. «Иногда она звонит и упрашивает, чтобы я ее отругал… Зла на нее не хватает!»

«Идиотка! Идиотка! – закричал про себя Цуруку. – Какое счастье… С тобой все в порядке, какое счастье…»

– Все, достаточно? Мама волнуется. Получи от нее нагоняй.

– Ну вот… – огорченно вздохнув, ответила дочь, после чего беззаботно произнесла: – Удачи в работе!

Цуруку побежал мелкими шагами. Уголками глаз он ощущал жар. «Я должен напрячь своих подчиненных. Я никогда не смогу стать Хасэко. У меня нет таких способностей следователя, как у Хасэбэ или Тодороки. Я руководитель среднего звена, думающий исключительно о том, как устроиться в жизни. Для меня дочь важнее других людей. В лучшем случае я – “человек на семьдесят пять баллов”… Но у меня нет причин не защищать эти свои семьдесят пять баллов».

Ноги несли Цуруку не в зал для совещаний, а в медпункт. Туда в качестве наказания направлена Сара Кода. Она была первым пришедшим на ум Цуруку человеком, наверняка знающим Асуку в лицо. Четыре года назад Кода вместе с Асукой готовила суп мисо со свининой на мероприятии по развитию связей с жителями района.

8

– Если позвонить по этому номеру, эта штука вроде как взорвется.

Рукой, сжимавшей предоплаченный мобильный телефон, Асука указала на свой рюкзак. Сара уставилась на него, чувствуя себя так, будто стала свидетелем плохой шутки.

– Эта штука настоящая, мне ее Судзуки прислал. Вместе с сообщением, что я могу делать с ней все что захочу.

На лице Асуки появилась улыбка, которая, казалось, вот-вот разрушится. Ее губы дрожали. Однако рука, державшая предоплаченный мобильный телефон, была тверда. Большой палец касался кнопки вызова.

«Почему? – подумала Сара. – Почему Судзуки послал бомбу Асуке?»

– Госпожа Кода, пожалуйста, отведите меня к Судзуки.

– Но…

– Подумайте хорошенько. Его ведь будут судить, не так ли? Его казнят. Ничего не изменится, если его убью я.

– Но… – Сара запнулась.

– Кому будет плохо от того, что я его убью? У него нет семьи. У него нет друзей. И он убийца.

Сара вспомнила лицо Судзуки, которое она увидела, столкнувшись с ним в винном магазине. Вспомнила Судзуки, находившегося перед ней в следственной комнате. Вспомнила Судзуки, разразившегося громким смехом. Вспомнила взлетевшего на воздух Тацуму, вспомнила правую ногу Ябуки…

– Если вы не отведете меня, я нажму на вызов здесь… Нет, я устрою взрыв в спортзале.

Переполненном людьми…

– Я не позволю вам этого сделать.

Асука усмехнулась. «И что ты будешь делать? – вопрошали ее глаза. – Скрутишь меня здесь? Ты сможешь? Сможешь отнять у меня телефон и отключить питание за несколько секунд, которые требуются пальцу, чтобы нажать на вызов и подать сигнал? Если не сможешь, бомба взорвется здесь. Мы погибнем».

Пистолет у Сары был отобран, рация и дубинка тоже.

– Убивать людей нехорошо.

Какая глупая фраза… Банальные, пустые, красивые слова. Есть ли у женщины, направившей пистолет на Судзуки, право читать нотации другим?

– Мне уже все равно. – Лицо Асуки исказилось. – В том, что я живу, больше нет ничего хорошего. Когда все это случилось с Тацумой, было уже слишком поздно. Уже ничего не изменить. Но ведь хочется хотя бы рассчитаться за то, что было… Хочется убить Судзуки и умереть самой. Может быть, так будет немного лучше…

Что будет лучше? Впрочем… действительно, кажется, так будет лучше. Возможно, люди примут деяние Асуки. Отнесутся к нему как к достойному поступку матери, взявшей на себя преступления сына и заплатившей по всем счетам. Возможно, такие люди, пусть и в совсем небольшом количестве, существуют. Да и сама