Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье

Тело не слушалось, коньки ехали, куда им думалось, не согласуясь ни между собой, ни с планами Алексея. Алексей качнулся, взмахнул сумочкой, удерживая равновесие, и задел ею человека из группы весёлых молодых господ.

– Мадам, осторожнее! – послышался насмешливый голос.

Алексей хотел было извиниться, взглянул на владельца голоса и тут же, неуклюже загребая руками, принялся разворачиваться в другую сторону. Манёвр оказался неудачным, Алексей только запутался в коньках и шубе и оказался поперёк общего движения. Со всей пароходной мощью Зинаиды Порфирьевны он шлёпнулся наземь и подбил под ноги несколько фигуристов. Раздались возмущённые крики и смех молодых господ, встречи с которыми он так надеялся избежать.

– Мадам, позвольте вам помочь!

Алексея подхватили под руки и поставили вертикально. Бубня слова благодарности, он постарался скрыться под шляпкой и аккуратно высвободиться из поддерживающих, но таких нежелательных объятий. Неловко дёрнув локтем, он развернулся вокруг оси, подсёк своего помощника и шлёпнулся на него сверху, прижав для верности бюстом Зинаиды Порфирьевны. Шляпка съехала в сторону, и фальшивые локоны следом за ней.

– Эйлер, вы ли это? – раздалось снизу. – Что за маскарад?

Алексей скатился с прижатого господина, поправил парик, втайне надеясь, что под толстым слоем пудры незаметно настоящее выражение его лица. Рядом, ухмыляясь, поднялся барон Смулевич. Если бы Алексея спросили, с кем из знакомых он предпочёл бы не встречаться никогда, то ответ бы был однозначен – с ним! Смулевич был самым ненавистным из гимназических «дружков» Алексея. Чернобровый яркоглазый поляк[114] слыл душой компании и был вдохновителем большинства проказ, случавшихся в гимназии. Не все они были безобидны, но Смулевич был мил, красив и каждый раз так искренне раскаивался, что непременно получал прощение. Барон легко нравился и барышням, и мужчинам, которые искали его дружбы. Где барон был последние годы, Алексей не знал, но, судя по форме и трём звёздочкам на погонах, Смулевич следовал военной стезе и успел дослужиться до поручика.

– Не смейте мне мешать! – процедил Алексей, отодвигаясь от Смулевича.

Оленька заметила падение Зинаиды Порфирьевны и сейчас стремительно приближалась. Алексей встал, отряхнулся и вывесил на лицо самую любезную из улыбок свахи. И даже понадеялся, что этот инцидент отвлечёт внимание от того, что Зинаида Порфирьевна слегка изменилась в лице и росте.

– Зинаида Порфирьевна, как же так? Вы ударились, моя дорогая? – с ходу запричитала Оленька.

– Милочка, не стоит переживать! Платье, сшитое вашими ручками, смягчает любое падение! Но я желаю оказаться на земле, подальше от этого безумия!

– Конечно! Позвольте, я помогу вам, – и Оленька заботливо подхватила шатающуюся Зинаиду Порфирьевну. С другого бока ухватился Смулевич:

– Мадам, я не брошу вас в беде.

– Немедленно отпустите! Мы справимся без вас!

– Как скажете, мадам, – ухмыльнулся Смулевич и опустил руку. Но, ей-богу! Алексей мог поклясться, что тот его подтолкнул. Зинаида Порфирьевна вновь растянулась на льду под причитания Оленьки, которая, конечно, не смогла её удержать.

– Не упрямьтесь, мадам, – ласково сказал барон, – позвольте вас сопроводить. Всё ж коньки – не подходящее развлечение для ваших лет.

– Как вы смеете, негодный, – пробормотал Алексей, который был младше Смулевича на целых два месяца.

– Со всем уважением, но пожалейте барышню, она так за вас переживает! Не пугайте её своими… крушениями.

– Не утруждайтесь, милочка! – Ох, как хотелось Алексею воспроизвести язвительный тон Зинаиды Порфирьевны. И ведь почти получилось, да только он снова начал заваливаться, что позволило Смулевичу крепко схватить его и поволочь к выходу.

Алексей с облегчением плюхнулся на скамейку, вытянув ноги в ненавистных уже коньках. Издали на него обеспокоенно глядел Георгий Валерьянович. Не желая признавать провал, Алексей предпринял ещё одну попытку избавиться от Смулевича:

– Можете идти, уважаемый, премного вам благодарна, – и помахал ручкой.

Таким тоном только с извозчиками и разговаривать да на чай подавать. От нервотрёпки Алексей явно перегнул палку. Однако Смулевич лишь скосил свой излишне голубой глаз и ласково произнёс:

– Довольно играть в незнакомцев, Зинаида Порфирьевна. Представьте же меня вашей милой спутнице! Нас многое связывает, буквально как лягушек в подмосковном болоте.

И он в упор уставился на взбешённую сваху. Смулевич угрожал, только никто, кроме Алексея, этого не понял. И угрожал он вовсе не разоблачением Зинаиды Порфирьевны, а гораздо более позорной для Алексея историей гимназических времён. Именно после неё в арсенале Алексея завелись метательные ножи. Для того, чтобы иметь хоть какое-то преимущество перед бароном.

Алексей знал, что Смулевич не отступится. Кроме красоты и весёлости барон славился беспощадностью к тем, кто не числился в его соратниках.

– Так вы знакомы? – радостно удивилась Оленька, пропуская мимо ушей странные аллегории Смулевича. – Отчего же вы молчите, Зинаида Порфирьевна?

– Не люблю военных, – буркнула сваха, которой позволено быть честной. И, вздохнув, с отвращением добавила: – Поручик Смулевич, мой давнишний знакомый… из неприятных.

– Ольга Викторовна, – опередив Алексея, выпалила Оленька, протягивая руку барону. – Вы в Москве проездом?

На лице Оленьки читался тот самый пресловутый интерес, с которого всё начинается. Вот он, настоящий провал.

– Угадали. Небольшой отпуск в честь нового звания. Вскоре принимаю дела и возвращаюсь на фронт.

Вот, пожалуйста, Колесница и увенчанный лаврами герой.

Пока Алексей судорожно размышлял, как вмешаться, Смулевич уже увлёк Оленьку обратно на каток.

– Что происходит, Алексей Фёдорович? – к скамейке неслышно подкрался Садовский.

– Боюсь, роль счастливого соперника сегодня не у вас, Георгий Валерьянович.

Алексей сглотнул. Как же ненавистны ему бессилие и нарастающая вина перед другом! Чтобы не встречаться глазами с Садовским, он наклонился и принялся отвязывать коньки.

– Я подвёл вас, Георгий Валерьянович, – выдохнул Алексей. – Никудышная из меня сваха.

Некоторое время они мёрзли на скамейке, обречённо наблюдая за веселящимися на катке Оленькой и Смулевичем.

– Идите, Георгий Валерьянович, хоть ножку ему подставьте. Пусть нос расквасит, – пробурчал Алексей.

– Не поможет, Алексей Фёдорович. Во-первых, предсказание сбылось. Оленьку с ним познакомила Зинаида Порфирьевна. На меня она даже не взглянет. Во-вторых, расквашенный нос вызывает в барышнях прилив сострадания. Пострадавший герой намного милее целого.

– Почему? – искренне удивился Алексей.

Георгий Валерьянович вздохнул и голосом Зинаиды Порфирьевны отчитал:

– Таинство женской души, милый мой. Надобно о ком-то заботиться. Так дама чувствует свою значительность и силу. Вам ли не знать это чувство, вы же врач.

Садовский стух и вновь уныло уставился на каток.

Алексей нахмурился. Хирургия не казалась ему милым и заботливым процессом.

– Моё лечение состоит в том, что я наношу пациенту раны в дополнение к тем, которые у него уже есть. И этим упорядочиваю процесс, делаю его управляемым, подвластным воле хирурга. Какая уж тут забота…

Человек, сидящий с другого края скамьи, в ужасе вытаращил глаза и поспешно отодвинулся от странной