Приключения барона Мюнхгаузена - Рудольф Эрих Распе

Удивившись, я спросил:

– Куда так спешишь, приятель? Зачем у тебя привязаны гири?

– Из Вены бегу, уже с полчаса, – ответил скороход. – Служил я у знатных господ, но сегодня мне отказали. Вот направляюсь теперь в Константинополь искать место. Спешить незачем, и, чтобы не бежать слишком быстро, я привязал гири, вспомнив любимое изречение моего школьного учителя: «Тише едешь, дальше будешь».

Мне скороход понравился, и я предложил ему поступить ко мне на службу, на что он охотно согласился.

Мы поехали дальше, через города и страны. Как-то недалеко от дороги увидел я человека, неподвижно лежавшего на чудном лугу с сочной травой. Мне показалось сначала, что он крепко спит, однако, приглядевшись, я понял, что он вовсе не спал, а, припав ухом к земле, к чему-то прислушивался.

– Чем ты там занят, друг мой? – спросил я.

– От скуки слушаю, как в поле растёт трава.

– И что, слышно?

– Ещё бы!

– Может, на службу ко мне пойдёшь?

«Кто знает – авось пригодится», – подумал я.

Человек поднялся и пошёл за мной.

Скоро на небольшом холмике я заметил охотника. Он во что-то долго целился, а потом выстрелил, как мне показалось, в воздух.

– Здравствуйте, господин охотник! Скажите, пожалуйста, куда это вы сейчас стреляли? Кроме неба, ничего вроде не видно.

– О! Это я новое ружьё испытывал. Вон там, на шпиле Страсбургского собора, сидел воробей. Так я его подстрелил.

Всякий, кто знает мою страсть к благородному занятию, охотно поймёт меня и не удивится, что я бросился на шею этому замечательному стрелку. Разумеется, я не пожалел ничего, чтобы взять его к себе на службу.

Снова мы двинулись в путь и, проехав немало стран, наконец достигли Ливонских гор. Нашему взору предстал вековой кедровый лес. Тут стоял плотный коренастый мужчина и тянул обеими руками за верёвку, которая была обвязана вокруг всего леса.

– Что это ты делаешь, дружище? – спросил я.

– Да вот пришёл нарубить леса на постройку дома, да забыл топор. Надо же как-то выходить из положения.

С этими словами он разом рванул верёвку, и весь лес, занимавший не менее квадратной мили, как тростник рухнул на землю. Не трудно угадать, что было дальше: решил я не расставаться с силачом, хотя бы на это потребовалось всё моё посольское жалованье.

Наконец мы добрались до Египта, но, едва переехали границу, поднялся страшный ураган. Каждую минуту я боялся, что мои экипажи, лошади и люди будут унесены вихрем.

Слева от дороги я заметил семь ветряных мельниц, крылья которых вертелись с невероятной скоростью, как веретено в руках искусной пряхи, а справа, как раз против мельниц, увидел необычайной толщины человека, прикрывавшего указательным пальцем правую ноздрю.

Заметив ужасное положение, в котором мы оказались, он тотчас повернулся к нам, стал во фронт и почтительно снял шляпу, как солдат перед офицером. В ту же минуту ветер стих и все мельницы моментально остановились. Удивлённый таким необычайным происшествием, показавшимся мне сверхъестественным, я крикнул толстяку:

– Что это означает? Не вошёл ли в тебя бес или ты сам чёрт?

– Простите, ваша светлость, – ответил толстяк. – По приказанию моего хозяина мельника производил я ветер, но, чтобы не сдуло все семь мельниц, затянулся в одну ноздрю.

«Превосходно! Когда вернусь домой, – сказал я себе, – и начну рассказывать о своих чудесных похождениях на море и на суше, так что дух будет захватывать, этот человек, у которого лёгкие не хуже кузнечного меха, очень пригодится».

Мы скоро договорились, и толстяк, бросив своего мельника, присоединился к моей свите.

Наконец мы прибыли в Каир. Окончив успешно возложенное на меня султаном поручение, я рассчитал всё посольство, оставив лишь тех, кого нанял дорогой, и решил вернуться обратно частным образом.

Чудная погода и не поддающаяся никакому описанию красота Нила заставили меня изменить первоначальный план путешествия. Я решил добираться до Александрии по реке, и первые три дня всё шло превосходно.

Но кому не известны ежегодные разливы Нила? На четвёртый день нашего путешествия вода стала быстро прибывать, а через сутки затопила оба берега и прилегающие окрестности на многие мили.

На пятый день, после заката солнца, лодка за что-то зацепилась. Сначала я думал, что это кустарник или какое-либо водяное растение, но на другой день, когда совсем рассвело, увидел, что лодка застряла в ветвях миндального дерева, на котором росли чудные спелые плоды. Промер показал, что глубина воды в этом месте равнялась шестидесяти футам. К несчастью, мы не могли двинуться ни вперёд, ни назад.

Часов в восемь-девять утра, как я определил по солнцу, вдруг поднялся ветер и опрокинул лодку, и мы чуть не утонули.

А спасло нас дерево, за ветки которого мы схватились.

Так просидели мы на ветках три недели, питаясь всё время одним только миндалём. На двадцать второй день после нашего несчастного приключения вода начала наконец спадать, и на двадцать шестые сутки под ногами уже была земля.

Нашли мы лодку, чему очень обрадовались. Она находилась приблизительно в двухстах саженях от того места, где погрузилась в воду. Забрав свои вещи и просушив на солнце, мы прихватили припасы, которые, к счастью, уцелели, и пошли искать русло реки.

Вода отнесла нас на сто пятьдесят миль в сторону, и только на седьмой день подошли мы к Нилу, снова вошедшему в русло. О своём несчастье поведали мы местному бею, и он принял в нас большое участие: дал свою лодку.

Мы продолжили путь и через шесть дней прибыли в Александрию, где сели на корабль до Константинополя. Остальная часть путешествия прошла без всяких приключений. Султан принял меня очень милостиво и щедро наградил за удачно исполненное поручение.

Приключение шестое

Вернувшись из египетской экспедиции, я всё более и более приобретал милость султана. Его величество желал меня видеть ежедневно и приглашал утром и вечером к своему столу.

Должен признаться, что из всех владык мира у султана самый тонкий и изысканный стол. Конечно, это замечание надо отнести только к кушаньям, а не к напиткам, ибо известно, что Магомет запретил своим последователям пить вино. По этой причине ни в одном турецком ресторане нельзя рассчитывать получить хотя бы толику алкоголя.

Но многое, что нельзя делать открыто, нередко делается втихомолку. Несмотря на запрещение Корана, иной турок не хуже любого прямодушного немца знает толк в вине. Его величество султан также был большой любитель выпить.

Во время трапезы о вине