Приключения барона Мюнхгаузена - Рудольф Эрих Распе

Однажды султан сделал мне украдкой знак, чтобы я следовал за ним, и, заперев дверь, достал из небольшого потайного шкафчика бутылку.

– Мюнхгаузен, я знаю, что вы, христиане, понимаете толк в вине. У меня ещё осталась бутылка «Токайского». Уверен, что вы никогда не пробовали ничего подобного. – Султан налил себе и мне, и мы чокнулись. – Ну, что скажете? Не правда ли, недурно?

– Вино превосходно, ваше величество, но, с вашего разрешения, позволю себе заметить, что в Вене у покойного императора Карла Шестого пивал и получше. Вот бы и вашему величеству испробовать такого.

– Мой друг, я вам верю, но, право же, нет в мире «Токайского» лучше этого. Мне его поднёс венгерский вельможа, у которого была в запасе единственная бутылка этого редкого вина.

– Поверьте, ваше величество, вино вину рознь. Бьюсь об заклад, что через час я вам доставлю из императорского погреба бутылку «Токайского», которое будет неизмеримо лучше.

– Мой друг Мюнхгаузен, вы, право, бредите.

– Вовсе нет. Повторяю: ровно через час вы получите бутылку из императорского погреба. Отведав этого вина, вы не захотите смотреть на своё.

– Мюнхгаузен, Мюнхгаузен! Вы, кажется, хотите поднять меня на смех. Будьте осторожны – это не пройдёт вам даром. До сих пор я знал вас как человека вполне правдивого, но то, что теперь слышу, заставляет меня переменить мнение о вас.

– Ваше величество! Я готов доказать на деле, что говорю сущую правду. Если же не сдержу обещания – вашему величеству известно, как я ненавижу всякую ложь и хвастовство, – прикажите отрубить мне голову, которая чего-нибудь да стоит, а потому позвольте узнать, что вы предложите взамен.

– Ловлю вас на слове. Если вы не сдержите слово и ровно в четыре часа не будет «Токайского», не ждите помилования: вам тотчас отрубят голову. Предупреждаю: даже самому лучшему другу я не позволю себя дурачить. Если же вы выиграете пари, получите из моего казначейства золота, серебра и драгоценностей столько, сколько может снести на себе самый сильный человек.

– Пусть будет так.

Я велел подать перо и чернила и написал императрице Марии Терезии записку:

«Ваше Императорское Величество! Без всякого сомнения, как единственная наследница Вашего покойного отца, Вы изволили унаследовать и винный погреб покойного императора. Разрешите мне испросить у Вашего величества бутылку «Токайского», которое я частенько пивал у Вашего батюшки. Прошу дать моему посланному самого лучшего вина: речь идёт о пари. С заверениями в глубочайшем почтении Вашего Императорского Величества, барон Мюнхгаузен».

Было пять минут четвёртого. Записку я вручил моему скороходу, тот снял с ног гири и зашагал в Вену.

В ожидании «Токайского» мы с султаном допили начатую бутылку.

Пробило четверть четвёртого, половина, три четверти, а о скороходе не было ни слуху ни духу! Откровенно говоря, я уже не на шутку начал трусить. Мне всё казалось, что султан не без задней мысли поглядывает на звонок, а я хорошо понимал, что на сигнал не замедлит явиться палач.

Правда, султан разрешил мне выйти в сад подышать свежим воздухом, но за каждым моим шагом зорко следили двое слуг. Часы показывали уже без пяти минут четыре. Моё волнение всё более и более усиливалось, и я послал за стрелком и слугой, у которого был удивительно тонкий слух, – за моим «слушальщиком».

Они немедленно явились на мой зов. Тот, у которого был феноменальный слух, припал к земле. Послушав немного, он сказал, что скороход где-то храпит, – наверно, по дороге прилёг и заснул. Его слова повергли меня в страшный ужас, я не знал, что делать. Но тут мой бравый стрелок взбежал на высокую террасу, стал на цыпочки, посмотрел вдаль и воскликнул:

– Клянусь спасением моей души! Лентяй спит под дубом у самого Белграда, а подле него бутылка. Постой-ка, я тебя разбужу.

Тотчас он зарядил своё ружьё и выстрелил в дуб. На скорохода посыпалась целая куча желудей, веток и листьев. Тот вскочил и зашагал ещё скорее, боясь опоздать. За полминуты до четырёх часов мой посланец стоял с бутылкой в руках и собственноручным письмом Марии Терезии в кабинете султана.

Моё торжество было безгранично. Сначала султан был как будто недоволен, что я выиграл пари, но скоро его настроение изменилось, и он сказал мне самым весёлым тоном:

– Надеюсь, Мюнхгаузен, вы не будете на меня в претензии, если я приберегу для себя эту бутылку. Вы в лучших отношениях с венским двором, чем я, и всегда сумеете раздобыть себе ещё.

Он спрятал бутылку в шкафчик, положил ключ в карман своих широких шаровар и позвонил, чтобы позвать казначея.

Какой прелестной музыкой показался мне серебристый звон колокольчика!

– Ничего не поделаешь: пари есть пари. Извольте тотчас выдать моему другу Мюнхгаузену, – обратился султан к вошедшему казначею, – столько золота и драгоценностей, сколько может унести на себе самый сильный человек.

Казначей поклонился своему повелителю до земли. Пожав ласково мне руку, султан милостиво отпустил нас обоих.

Я поспешил за казначеем, а по дороге позвал своего силача и велел идти следом.

Втроём мы пришли в казначейство. Не трудно себе представить, что там осталось после нашего ухода.

Отправились мы в гавань. Детина нёс за мной громадный узел, в который он увязал всё, что было в казначействе. В гавани я нанял самый большой, какой там был, корабль и немедленно со всеми своими людьми и богатствами отплыл подобру-поздорову.

Случилось как раз то, чего я опасался: казначей побежал к султану, второпях забыв запереть дверь кладовой, в чём, впрочем, не представлялось теперь надобности, и рассказал, что мой силач опустошил всю кладовую.

Тогда султан очень раскаялся в своём безрассудном обещании и приказал адмиралу со всем флотом отправиться за мной в погоню и внушить мне, что я неверно понял условие нашего пари.

Мы отошли от гавани всего на две мили, как я увидел, что за нами на всех парусах гонится турецкий флот, и, по правде сказать, опять испугался за свою голову.

Тут подошёл ко мне мой слуга, который так искусно умел делать ветер, и сказал:

– Ваше сиятельство, не извольте беспокоиться!

Он немедленно встал на корму, повернул одну ноздрю к турецкому флоту, а другую – к нашим парусам и начал дуть изо всех сил. Поднялся страшный ветер, развеял турецкие корабли по морю и погнал