Приключения барона Мюнхгаузена - Рудольф Эрих Распе

неё камешек и, бросив, попал моржу прямо в глаз. Затем – другой, и снова бросил в чудовище. И этот камешек достиг цели: морж ослеп на оба глаза, смирился и стал ручным. Тогда я вскочил на него верхом и поскакал по воде, взнуздав пращой, и мой конь летел как ветер: менее чем за три часа мы пересекли океан, сделав около тридцати морских миль.

В Гельвецлунсе я продал своего коня за семьсот дукатов хозяину гостиницы «Три бокала», который стал показывать чудовище за деньги и скоро разбогател. Рисунок этого моржа можно найти в «Естественной истории» Бюффона.

Как ни удивителен способ, – продолжал отец, – моего путешествия, он ничего не значит по сравнению с теми удивительными открытиями, которые я сделал по пути.

Мой конь не плыл, а невероятно быстро бежал по дну моря. То и дело я встречал миллионы рыб, совершенно непохожих на тех, которых мы привыкли видеть: у одних голова была в середине туловища, у других – на конце хвоста. Некоторые собирались стаями и чудно пели. Другие строили дивной красоты дворцы из воды с колоссальными колоннами. Дворцы эти были совершенно прозрачны и переливались разноцветными огнями внутри.

Далее по дороге попалась мне громадная цепь гор не ниже Альп, на склонах которых вздымались к небесам самые разнообразные деревья. А росли на них вместо плодов огромные морские животные: омары, раки, устрицы. Наиболее крупное из них вряд ли поместилось бы в фуре, в которой возят хлеб, а самое маленькое не поднять и сильному мужчине. Всё, что обыкновенно в этом роде выбрасывается на берег, собирается и продаётся на рынках, – это лишь мельчайшие из морских животных, которых вода срывает с веток подобно тому, как ветер сбивает с плодовых деревьев испорченные или незрелые плоды.

Более всего плодов было на омаровых деревьях, в то время как раковые и устричные поражали своими необыкновенно большими размерами. Под роскошной развесистой листвой устричных деревьев произрастал невысокий кустарник и, точно плющ, обвивался вокруг приютивших его великанов. Вместо листьев кусты покрывали маленькие морские улитки.

Меня так и тянуло сорвать что-нибудь с дерева и увезти с собой, но, к сожалению, все животные были непомерно тяжелы, а главное, не удавалось остановить моего Пегаса. Кроме того, я скакал в это время по долине, находившейся на пятьсот саженей ниже уровня моря, где особенно сильно чувствовался недостаток воздуха.

На пути было немало опасностей. Часто навстречу попадались громадные рыбы. Широко раскрыв пасть, то одна, то другая подходила ко мне близко и, казалось, ждала удобного момента, чтобы проглотить вместе с конём. Мой бедный Россинант был слеп. Только благодаря моей ловкости я не сделался добычей этих голодных морских чудовищ. Скоро мне удалось благополучно выбраться на берег».

Здесь рассказ моего отца кончается. Надо прибавить, что знаменитая праща, так живо напомнившая мне эту историю, за последнее время сильно износилась. Долго она хранилась в нашем роду и не раз выручала из беды. Лично мне пришлось к ней прибегнуть только при обстоятельствах, о которых я упомянул выше, когда мне удалось так удачно бросить бомбу в испанцев и спасти наших офицеров от виселицы. Вот именно в этот-то раз праща, износившаяся раньше, и разорвалась. Один кусок её, подлиннее, был унесён бомбой; а другой, маленький, остался у меня в руках. Его я отвёз домой, чтобы сохранить на вечные времена как редкость с другими важными древностями. Затем я уехал из Гибралтара в Англию, где со мной случился самый замечательный в моей жизни эпизод.

Я заехал в гавань, чтобы отправить кое-что в Гамбург в подарок моим друзьям, а возвращался мимо корабельной верфи. Был полдень. Солнце палило немилосердно. Очень уставший, я хотел отдохнуть в тени и недолго думая влез в первую попавшуюся пушку, где и заснул крепчайшим сном.

Это было 4 июня, день рождения короля. Пушка стояла заряженной, так как было приказано ровно в час дать залп.

Конечно, никому не могло прийти в голову, что в пушку забрался человек. Когда пришло время, дали залп. Я перелетел через Темзу и упал на стог сена во дворе какой-то фермы, так и не проснувшись.

Месяца через три сено подорожало, и в погоне за барышами фермер решил всё распродать. Стали накладывать на возы и тот стог, где я спал.

Поднялся страшный шум, крик, перебранка, и я проснулся. Сам не могу понять, где я, да и только. Тут как-то скатился я со стога и угодил прямо на хозяина, так что сломал ему шею. Бедняга умер на месте.

Сначала это несчастье меня огорчило, но после я узнал, что это был очень дурной человек. Большой барышник, он старался купить всё подешевле, а продать как можно дороже. Обыкновенно он возил на базар и сено, и хлеб, и всё, что можно, – лишь бы спрос был. Другие разорялись, а он наживался. Таким образом, его случайная смерть была справедливой карой судьбы и истинным благодеянием для односельчан.

Когда пришёл в себя, долго не мог понять, как сюда попал и что вокруг делается, и только после длительных и трудных размышлений мне удалось связать свои настоящие мысли с теми, что были у меня, когда я заснул три месяца тому назад. Всё это время друзья не переставали искать меня по всему Лондону и были очень удивлены и обрадованы, когда узнали, что я здоров и невредим.

Приключение восьмое

Без сомнения, читатели слышали об известном путешественнике в северные полярные страны капитане Фиппсе, теперь лорде Мульгрэве.

Я сопровождал капитана в качестве его друга и большого любителя путешествий.

Мы были недалеко от Северного полюса. Телескоп, столь хорошо известный читателю из моих рассказов, по обыкновению был со мной. Перед нами расстилалась всё та же унылая картина: море и бесконечные льды, – и я стал смотреть в телескоп, который советую всегда всем брать с собой в путешествия.

Моему взору предстала огромная ледяная гора, вдвое выше наших мачт, на полмили от нашего корабля, на которой стояли на задних лапах друг против друга два медведя и, как мне казалось, дрались.

Я надумал их подстрелить и, закинув за спину ружьё, отправился на гору. Путь был очень труден и опасен: то и дело приходилось то прыгать через глубокие пропасти, то подниматься по гладким как зеркало скалам. Я поминутно падал, скатывался назад; так что прошло немало времени, прежде чем взобрался на гору. Только теперь я увидел,