Кукуют кукушки - Юрий Олиферович Збанацкий

даже не попыталась его остановить. Весь день она делала все невпопад, не могла дождаться вечера, а когда встретилась с Харитоном и попробовала все уладить добром, то из этого ничего не вышло — словно подменили ребенка.

С этого дня мать не могла найти общий язык с сыном. Он стал раздражительным и упрямым. К Колумбасам зачастили учителя, даже сам директор имел с Галиною Харитоновной нелицеприятный разговор. Но все это не давало никаких результатов. Харитон поступал по-своему, каждый день доводил мать до слез, будто умышленно все делал ей назло.

Трудно стало жить Галине Колумбас. Не было друзей, не было прошлого, не стало семьи: потеряла мужа и сын начал чуждаться, и никакого проблеска надежды на лучшее. Теперь только на работе она забывала обо всем. Да еще думы отвлекали ее. Думала вечерами, поджидая сына, думала ночью, прислушиваясь к его дыханию и беспокойному сну. Вспоминала свое детство, своих названых родителей.

Громовые-Булатовы, кроме нее, имели еще сына Вадима. Он был на несколько лет старше Галины, школу окончил, когда она училась в младших классах, поступил в Киевский политехнический институт и в родительский дом уже не вернулся. Он быстро рос на работе, трудился на большом металлургическом заводе. Родители по нему скучали, но мирились, понимая его занятость.

Бессонными ночами Галина старалась припомнить, проявлялась ли в поведении ее родителей хоть какая-нибудь фальшь, что-то такое, что могло бы бросить на них тень, подтвердить, что люди эти жили двойной жизнью. Про Екатерину Федоровну, слов нет, ничего подобного не скажешь, она была чиста, словно капля росы, а вот Андрей Иванович… Именно на него была брошена черная тень. Нет, она ничего не могла вспомнить такого, что разоблачало бы Андрея Ивановича как человека двоедушного, его слова не расходились с делом, он всегда творил только добро. Всем и везде, дома и в школе, близким людям и дальним. Она испугалась собственного открытия: как же неправильно она повела себя со своими назваными родителями! Не было у нее оснований винить Андрея Ивановича в смерти ее родного отца. Но если бы это было так, если бы Андрей Громовой погубил своего друга, то для чего же он взял его фамилию? Чтобы оправдаться перед собственной совестью?

Предположим, что так. Тогда зачем ему было разыскивать по всей стране детдом, в котором воспитывалась Галинка Булатова, разыскивать с единственной целью — растить ее, окружить любовью и вниманием, отдать часть своего тепла, своей души?

В юности Галина об этом не думала, такие вопросы перед ней не вставали. Так логично и всесторонне анализировать явления она стала только теперь, в зрелом возрасте, когда сама сделалась матерью и воспитывала сына в тяжких муках и терзаниях.

Сомнения, чувство вины перед Андреем Ивановичем, раскаяние в совершенном и привели ее к такому знакомому и до боли родному дому. Она не раз приближалась к нему, но раньше не имела сил переступить порог, потому что не знала, как повести себя, как ее встретит человек, у которого были все основания выставить ее за дверь.

Сегодня она, не колеблясь, вошла в дом; люди сказали, что отец ее тяжело болен и как знать, встанет ли на ноги. Переступив порог, она сразу обо всем забыла. Почувствовала себя прежнею школьницей, девочкой, которая, провинившись, вошла в дом, вопросительно ловит взгляд отца, покорно ожидая слов осуждения. Ждала упреков, а встретила большую человеческую радость в глазах, понимание и любовь, по которым она так соскучилась.

— Ласточка, — услышала она, и ей померещилось, что к ней снова вернулось детство.

IX

Андрею Ивановичу казалось, что время остановилось как раз на том моменте, когда в их с Екатериной Федоровной доме появилась маленькая Галинка. Тогда она впервые доверчиво прижалась к его груди, а он, зажмурив глаза от счастья, положил ей на голову жаркую руку.

Теперь его слабая рука лежала на голове женщины средних лет, женщины, познавшей нелегкую жизнь, а ему казалось, будто его холодеющую руку согревает тепло крохотного существа. Плотно сомкнув веки, Андрей Иванович испытывал блаженство, чувствовал, что болезнь исчезает из его груди и она наполняется волнующе-щемящей радостью.

Галина тоже не смела шевельнуться; она подсознательно понимала, что иллюзия полного счастья длится, пока у нее на голове лежит рука отца, покуда в комнате царит молчание. Там, где жизнь, нет неподвижности.

Галина откинула назад голову, пристально, с сочувствием и мукой посмотрела в лицо Андрею Ивановичу, а он, прищурившись, ловил ее взгляд и улыбался.

— Ну что вы, ну как вы… папочка?

Это давно забытое, беспредельно дорогое «папочка» теплом разлилось в груди учителя, он кивнул головой:

— Воюем, Галинка…

Она не успела засыпать его вопросами, которых у нее было великое множество, как он сказал:

— Жаль, что вчера не заглянула, с Вадимом бы встретилась.

— Вадим был? — оживилась Галина.

— Телеграмму кто-то дал, а кто — не признались, вражьи дети. Оторвали человека от дел поважнее, чем моя персона. Он теперь у нас, — может, слышала? — большой человек. Таким заводом командует! Был я несколько лет назад у него на заводе — не поддается моему разумению это чудо… А он руководит… Директор!

— И что же он так быстро уехал? — спросила Галина.

— Да ведь дела у него, завод большой, ответственность какая, а тут я своей болезнью из колеи выбил. Неудобно мне было перед Вадимом. Он бы еще остался, да я, можно сказать, вытурил — в первую очередь дела государственные, а уж потом, при безвыходном положении, личные. Зачем было приезжать да сидеть возле отца? Еще, слава богу, я не помер… да не так уж и болен…

Галина любовалась отцом. Вот он, весь такой, каким был когда-то. Сперва общее, а уж потом свое, личное…

— Так что с вами, папа?

— Ничего особенного. Поприжало немножко. Ничего удивительного — пора уже и прижать нашего брата. Все обошлось, не впервой…

Он на какое-то время задумался: рассказать о предыдущих «разах» или промолчать? Промолчал, так как тот первый «звонок» прозвенел, когда она, Галинка, нарушила их семейный покой, а второй — когда Екатерина Федоровна осиротила его.

— Тот, кто выплыл из воды трижды, уже не утонет. Стало быть, на сей раз я получил продолжительный отпуск.

Галина немного успокоилась. Недавняя тревога, с какою она шла в этот дом, развеялась, теперь она побаивалась другого — о чем они станут говорить?

Андрей Иванович, все время следивший за выражением лица гостьи, повел речь о том, что сразу же направило мысли и чувства Галины совершенно в другую сторону.

— Как там наш Харитон свет Иванович, моряцкий сын, в науках