Энола Холмс и секрет серой печати - Нэнси Спрингер

— Позвольте, по вашей речи заметно, что вы не та, за кого себя выдаете.

Хоть мне и не был присвоен титул при рождении и меня никто не стал бы представлять ко двору, я все же оставалась дочерью сквайра и входила в число аристократии — тех, кто не зарабатывает на жизнь своим трудом. Пускай я замаскировалась под обычную девушку, мое произношение выдало меня с головой. «Надо быть осторожнее», — мысленно укорила я себя, часто дыша от потрясения. Не зря я притворялась немой в образе бродящей по ночам сестры: иначе меня непременно раскрыли бы из-за моей благородной речи.

Зато теперь я начинала понимать, почему Сесилия переписывалась с этим молодым человеком. За непримечательной внешностью скрывались цепкий ум и другие интересные качества, которые мне сложно описать словами.

Александр поставил локти на прилавок и посмотрел на меня через дымчатые стекла очков, отчего мне стало слегка не по себе. Я не могла разглядеть глаза юноши и прочесть выражение его лица. Я не выдержала его изучающего взгляда и отвернулась. Он ухмыльнулся, как будто о чем-то догадался или что-то вспомнил:

— Полагаю, мы с вами уже виделись. Можно спросить, как вас зовут?

— Само собой, спросить можно, — сухо ответила я.

Наступила пауза. Александр понял, что отвечать я не собираюсь, и сменил тему.

— Лично я предпочитаю обувь со шнуровкой, а не с пуговицами, — заявил он и взял с прилавка сапожок песочного цвета. — Не надо мучиться, застегивая пуговицы, и кожа плотнее прилегает к ноге, повторяя ее форму. — В чем не было необходимости, поскольку девушкам полагалось по мере возможностей скрывать свою обувь, и она только время от времени выглядывала из-под подола юбки, и Александр не мог об этом не знать, так что мне было странно слушать его рассуждения по этому поводу. Он тем временем потянул за кружевные ленты, чтобы показать, как ими пользоваться, и зашнуровал сапожок, прямо как горничная шнурует корсет госпожи, придав ему форму осиной талии в. том месте, где он должен был закрывать лодыжку.

— Действительно, — отвлеченно проговорила я, глядя больше не на обувь, а на его круглое невыразительное лицо в темных очках. — Положим, я леди; а вы в таком случае назвали бы себя джентльменом?

— Хороший вопрос. У нас в стране, как это ни безумно, людей оценивают по их титулам. — Он продолжил шнуровать сапожок. — Почему бездельник-аристократ заслуживает звания джентльмена, а трудолюбивый, здравомыслящий представитель рабочего класса — нет?

Я отметила, что этот возмутительный вопрос Александр задал с необычным для него жаром. Опасаясь, куда нас может завести этот разговор, я уточнила:

— То есть вы придерживаетесь демократии?

Если да, моему изумлению не будет предела, при том что меня саму вырастила суфражистка.

— Я презираю все эти ярлыки, — хмыкнул Александр, и так туго затянул ленты на сапожке, словно пытался его задушить. — Я ко всем отношусь одинаково и готов найти друга в ком угодно, — чуть ли не со злорадством добавил он. — Если кому-то нужна помощь — я помогаю: неважно, служанка это или...

Он осекся, и я поняла, что самое время задать вопрос:

— Достопочтенной Сесилии потребовалась помощь?

Александр смягчился и заговорил уже спокойнее:

— У нее сдулась шина на велосипеде. А я, хоть и спешил по делам, остановился и помог ее залатать. Тогда мы и разговорились.

— Александр! — прогремел голос хозяина совсем неподалеку.

Молодой человек приподнял изящный желтовато-коричневый сапожок и вежливо произнес:

— Чтобы сделать заказ, мисс, отправьте нам по почте лист с обводкой вашей правой стопы...

Мистер Эбенезер Финч подплыл к нам грозной тучей:

— Александр, я же сказал... О. — Он резко замолчал. — Вот в чем дело. Ты обслуживаешь покупательницу.

«Как странно, — подумала я, — что отец у него вспыльчивый, а сам Александр спокойный и терпеливый. И не просто спокойный, а даже словно безжизненный».

Мистер Эбенезер Финч удалился, и Александр продолжил как ни в чем не бывало:

— Достопочтенная Сесилия очень серьезная девушка. Она читала «Капитал», и мы с ней обсуждали эксплуатацию рабочей силы.

«Капитал»? Я слышала об этой книге — о ней не говорили, а перешептывались; она всех потрясла и считалась дурной и отвратительной. Но поскольку никто не смел обсуждать ее в открытую и все обходились намеками о ее дурной репутации, я понятия не имела, о чем там написано.

Но мистера Александра Финча это не волновало, и он продолжил:

— Достопочтенная Сесилия считала, что нам очень повезло встретиться. Она хотела, чтобы я показал ей пролетариат.

Пролетариат? Это что, какое-то правительственное здание?

— Не домашних слуг, конторских служащих и ремесленников, а самые низы, измученные работой на фабриках, — добавил Александр. — Разумеется, я согласился. Мы начали переписываться, и потом...

— А! — воскликнула я.

— Прошу прощения, что-то не так?

— Нет, все в порядке. — Теперь я поняла, как Сесилия рисовала свои угольные картины. — Вы отвели ее на пирс, в работный дом, в Сент-Джайлс, на рыбный рынок в Биллингсгейте.

— Откуда вы знаете? — Александр нахмурился, и его гладкое, словно свежий сыр, лицо исказили морщины. — Да, все так. Она выезжала на прогулку с друзьями на велосипедах, потом встречалась со мной, и я отводил ее смотреть на то, какое существование влачат простые обыватели этого знаменитого на весь мир города.

Маркс. Точно. Скандального автора «Капитала» звали Карл Маркс.

— Достопочтенная Сесилия была марксистом? — прошептала я запретное слово.

— Я же говорил, что презираю ярлыки, — проворчал Александр, очевидно разочарованный в моих умственных способностях.

— Извините, — пролепетала я, поскольку привыкла, что на меня, позор семьи Холмсов, смотрели сверху вниз. (А в данном случае еще и буквально, поскольку Александр стоял за прилавком, а я сидела на стуле.) — Прошу прощения, что задаю вам столько вопросов, но скажите, пожалуйста, зачем достопочтенная Сесилия хотела узнать о жизни... э-э... пролетариата?

— Очевидно, чтобы получить образование, которое ей нигде не давали. Она забрасывала меня вопросами. Спрашивала, почему в городе так много лавок ростовщиков. Зачем доярка ведет за собой осла. Что такое смалец и как его получают. Почему дети мастерят шляпные картонки, а нищенки шьют мешки из грубой льняной ткани.

— Но должна быть причина, по которой она этим интересовалась. Какие у нее были намерения?

Спокойный голос Александра вдруг стал едким и неприятным:

— Чтобы