Побег из Олекминска - Вера Александровна Морозова

— Это вуаль!.. И по парижской моде глухая. Лица совершенно не видно. Вуаль надевается на шляпу и завязывается по шее. Конечно, для Олекминска это будет весьма смело и экстравагантно, но что делать?! Зато исправник будет в восторге. — Эссен быстро нацепила на шляпу вуаль и надела на себя. — Конечно, будет парижский шик! Это не фунт изюма!

— Верно, лица нет... — удивленно отозвался Ольминский. — Какая гарна дивчина была...

Все засмеялись. Брауде от восторга хлопал себя по коленям.

И вновь его заставили облачиться: в пальто, в шляпу с вуалью, в башмаки с длинной шнуровкой и в суконную юбку. Усы и борода остались целехоньки.

Вот так Марии и удалось бежать.

ОСТРОВ РУССО

Стоял ноябрь 1902 года. Золотая осень в Швейцарии. Золотом охвачены деревья английского парка, расположенного неподалеку от острова Руссо. Французский философ родился в Женеве. Мария всегда останавливалась перед памятником Руссо, когда входила в английский парк. Философ сидел в свободной позе в каменном кресле и смотрел не без иронии на окружающий мир. Философия его, которую она осваивала в ссылке, произвела на нее большое впечатление. Свободный разум! Разум, избавившийся от оков религии, условностей, социальной несправедливости.

Этим ноябрьским днем она вышла из отеля «Montana», возвышавшегося рядом с вокзалом — мрачным зданием из почерневшего от времени камня. Отель был дорогим, и жила в нем по конспиративным соображениям, опасаясь после побега слежки русской охранки. В холле ее приветствовал хозяин в суконном фартуке. Наклонил голову с нафикстуаренными волосами и неторопливо, как все, что делали швейцарцы, рассматривал книгу счетов. У лифта улыбнулся мальчик-разносчик в красной шапочке и красном суконном фартуке. Здесь располагалась и ресторация. За столиком восседал сухой англичанин. Он лениво тянул кофе из большой чашки и отламывал кусочки воздушной булочки, поданной на завтрак. Старший кельнер наклонился в почтительном полупоклоне — читал газету. Временами англичанин поднимал кверху палец, и кельнер перечитывал те или иные куски.

Мария торопливо выпила чашку кофе и полакомилась булочкой. Кофе здесь подавали в фаянсовых чашках, в отличие от многих рестораций Швейцарии. В белых, с синей полосочкой, почти московских. А не в фарфоровых наперстках, когда нужно делать вид, что ты действительно пьешь. С заученной улыбкой Мария склонилась над столиком хозяйки заведения. Лицо в гриме. Накрашенные щеки, глаза, губы. Хозяйка присела в книксене и подала джем. Мария вздохнула: ох уж эти европейские завтраки! Но завтрак входил в стоимость оплаты номера, и Мария при денежных затруднениях такими вещами не разбрасывалась.

На улице холодно и туманно, как всегда по утрам. Туман был таким плотным, что виднелись лишь очертания соседних зданий. Поеживаясь от холода, она останавливалась у стеклянных дверей с начищенными медными кольцами. Два огромных дерева украшали вход в гостиницу. Лимонное и апельсиновое. С глянцевыми листьями. С плодами. Золото лимонов и золотые шары апельсинового дерева. По улице тащилась конка с зажженными огнями. Звонко стучали каблучки студенток по булыжной мостовой. Доносился густой гудок с катеров Женевского озера.

Появились женщины с собаками на утренний променад. В Швейцарии царил культ собак. Каких только красавцев она не видала! Мария всегда с умилением смотрела на их холеные, откормленные морды. В ошейниках с медными блямбами. Гордые и неприветливые. Такса опустила до земли уши и озабоченно передвигала лапами, словно сороконожка. Но Марии вспоминались дворняги с раскосыми глазами и висячими ушами, те, что гоняли без присмотра по волжским городам.

Мария постояла у витрины часового магазина. Нет, это была не витрина, а выставка часов, собранных со всей Швейцарии. Она частенько останавливалась около таких витрин. Каких только часов здесь не встречала! Часы-мельницы, часы-малютки, зажатые рукой гнома, часы-ходики с циферблатом в виде кошачьей морды, то открывающей, то закрывающей глаза, часы каминные, целое сооружение из бронзы, часы карманные, часы с цепочками...

Полюбовавшись на часы, Эссен стала спускаться вниз к набережной Mont-Blanc. Женевское озеро в густом тумане. Не видно ни гор, ни сверкающей вершины Монблана. В солнечные дни вершина горы с вечными снегами слепила глаза.

Налево возвышался огромный мавзолей немецкого курфюрста, умершего в Швейцарии. Курфюрст завещал городу огромную сумму денег — почти два миллиона марок — с условием похоронить его в Женеве. Город выполнил условия завещания и воздвиг саркофаг из белого мрамора, украшенного фигурой курфюрста. На коне и в бронзовых доспехах. Но денег хватило не только на сооружение усыпальницы, но и на постройку оперного театра. Такие дела творит благотворительность!

Мария перешла через мост Mont-Blanc. С озера доносилась звонкая песня рыбаков. Очертания лодки проступали сквозь туман, но озера было не видно. И казалось, что лодка висит в воздухе. Туман редел, на металлических перилах проступали капли воды, словно после дождя.

Вот и остров Руссо. С цветочными часами и фонтаном, которым так гордились швейцарцы. Гигантская струя гейзера устремлялась в высоту и, рассыпаясь на миллионы брызг, с легким шумом падала на белый мрамор. Изредка струи, отброшенные ветром, касались скульптурной группы, символизирующей вхождение города Женевы в кантон. Событие, которое отмечается и по сей день. Прекрасная Женева с гордо поднятой головой попадала в объятия такого же прекрасного мраморного мужчины, символизирующего союз города и кантона. И опять цветы... Цветы... Цветы...

Эссен прошлась по набережной, ощущая приятную свежесть, и остановилась около входа в парк La Grans. Сторожевые львы охраняли вход, посматривая мертвыми глазами на входившую. Шуршал гравий под ногами. Красноватый, усыпанный редким листом. Ноябрь в Швейцарии был золотым месяцем, когда легкие утренние заморозки украшали кроны деревьев, ветер с гор срывал их листву и перекатывал по дорожкам. Но едва проступало солнце из-за тумана — и все преображалось. Только на иглах хвойных деревьев — их большинство в парке — долго висели капельки тумана, играя в лучах солнца. По деревьям прыгали белки. Совсем ручные и так напоминавшие ей сибирских. С хвостиками, украшенными кисточками. С бусинками глаз. И потешными острыми мордочками.

Мария села на скамью, и тут же на плечо опустилась белка. Приветливо, как старой знакомой, покосила глазом и легким движением перескочила на руку. Мария улыбнулась и постаралась ее погладить. Белка пружинисто отпрыгнула, но тут же вернулась на старое место. Поднялась на задних лапках и стала делать уморительные движения. Мария расстегнула ридикюль и достала из пакетика орехи. Белка схватила один и положила за щеку. Подумав, схватила второй и перепрыгнула на ель. Быстро