Безмятежные годы - Вера Сергеевна Новицкая

— Да разве я сама этого не знаю? Солнце, юг, горы!.. Еще бы там не поправиться! Я думаю, только глядя на все это, сразу почувствуешь прилив сил, вздохнешь глубоко-глубоко, и этот живительный воздух излечит в груди всякую боль, всякие катары. Но ведь это невозможно, Муся, ты же знаешь наше положение.

Вот оно самое страшное. Господи, помоги!

— Знаю, конечно. Ну, так что же? — сразу с головой в воду кидаюсь я. — Ты, может быть, думаешь, что бедным людям и лечиться нельзя? Великолепно лечатся и ездят, куда надо. Вот мама рассказывала, когда она еще в гимназии училась, с одной ее подругой было как раз, как с тобой. Ну, все сложились, одолжили ей денег, она поехала и вылечилась, вернулась толстая, красивая, веселая, получила прекраснейшее место и постепенно выплатила свой долг, — точно по наитию свыше, не запинаясь, вру я. — Отчего же ты не можешь так поступить? Ведь мы все с радостью, с величайшей радостью все для тебя сделаем. Верочка, милая!

Тебя так любят, так сочувствуют тебе. Подумай сама. Ты будешь лежать, сама говоришь — сегодня тебе хуже, — вдруг, не дай Бог, еще хуже станет? Что помогут лекарства — попортит этот ужасный климат. А время летит, уроки идут, потом трудно будет нагнать. А так, ты бы поехала дня через два-три, после Рождества вернулась бы здоровая, бодрая, на свежие силы курс легонько подогнала бы, запаслась бы здоровьем для экзаменов, для будущего учения. Милая, согласись! Скажи, вот совсем-совсем по совести скажи: если бы больна была не ты, а другой кто-нибудь, скажи, разве ты не сделала бы все от тебя зависящее, чтобы помочь ему? Ведь да?..

— Ну, конечно…

— Вот видишь! А какое же ты имеешь право лишать других этого громадного-громадного удовольствия? Сама говоришь: «столько горя, страданий и муки, столько слез облегчения ждет», между тем, когда люди рвутся, всем сердцем рвутся осушить хоть несколько этих слезинок, хоть чуточку помочь, ты не позволяешь им. Мы так хотим, и я, и подруги, и Андрей Карлович, и Дмитрий Николаевич, и…

— Разве он тоже знает, что я больна и что доктор посылает меня на юг? — быстро, даже приподнявшись с подушки, спросила Вера.

— Нуда, все знают. Я передавала от тебя поклоны, спрашивали о здоровье, ну, и… — опять немилосердно вру я.

По счастью, она, не слушая меня, следует за течением собственных мыслей.

— Так это он, конечно, он, я сразу так и подумала.

— Что такое?

— Видишь ли, сегодня, часов этак около трех, приходит посыльный, вручает мне конверт, безо всякой надписи, спрашивает, я ли Вера Михайловна Смирнова, и просит расписаться; в конверте 50 рублей. Я сразу подумала, что это от Светлова, он почти всегда так делает.

— Значит, это не первый раз?

— Нет, не первый. Первый раз это случилось около трех лет, года этак два с половиной тому назад. Положение наше в то время было страшно тяжелое: отец совершенно не мог работать, находился в угнетеннейшем состоянии. А тут время подоспело вносить плату в гимназию…

— Как, разве ты не на казенный счет учишься? — перебиваю я.

— Нет… Видишь ли, чтобы освободили от платы, нужно подавать прошение, разъяснять свое материальное положение, свою нужду, это слишком тяжело и больно, наконец, до тех пор кое-как справлялись, тут же нашла такая темная полоса: отец опять потерял работу и окончательно пал духом. Знаю, что где-то незадолго до того он случайно встретил Дмитрия Николаевича, спрашивал, не может ли тот еще раз попытаться достать ему занятий. Работу он через некоторое время получил, правда, и эту ненадолго, на мое же имя в середине января пришел денежный пакет. С тех пор ежегодно, в начале сентября и января получается по почте конверт, надписанный незнакомой рукой, в нем полугодовая плата за учение и еще десять рублей, вероятно, на книги и тетради. Кто же, как не он? Я, конечно, не знаю, но думаю так. Сам всегда в тени, нельзя даже показать, что знаешь, нельзя поблагодарить… Вот и сегодня. Но тут, видимо, поторопился, послал через рассыльного. Видишь, теперь сама видишь, какой добрейшей души этот человек!

Да, действительно, я была тронута, умилена до глубины души. Как деликатно, как незаметно! Он верно рассчитывает, что его даже и не заподозрят. Какой же он хороший! Теперь я вполне понимаю то обожание, то преклонение перед ним, которое испытывает Вера. Бедная! Ведь это единственный светлый луч в ее жизни, единственный человек, который знает, понимает ее несчастного отца, по которому изболелось ее бедное сердце.

— Ты, говоришь, поехать?.. — в раздумье через некоторое время начинает Вера. — А отец? Как же я его оставлю? Кто за ним присмотрит? Ведь это большой несчастный больной ребенок. Я по нем одном исстрадаюсь душой.

— Милая, ведь это же недолго, совсем недолго, какие-нибудь полтора-два месяца. А если ты хуже заболеешь, если неспособна будешь потом дальше трудиться? Верочка, у тебя впереди такая большая задача, ты пойдешь на медицинские курсы, будешь доктором. Помнишь, ты мечтала приносить пользу, облегчение, отраду. Видишь, ты нужна, очень нужна, здоровье — все для тебя, не только для тебя, и для других всех, и для него, для твоего бедного отца. Ты необходима ему! Так лучше же теперь, вовремя подумай о себе, пока болезнь не запущенна, пока легко помочь. А отец твой ни в чем нуждаться не будет, мы о нем позаботимся, я буду навещать его, сообщать тебе все о нем подробно. Милая, согласись! Посмотри на эту ужасную погоду, эту темень. А там солнце, розы цветут, синее море, — подумай! Ты сразу воскреснешь, сразу оживешь. Поедешь, да? Ну, если любишь меня, если любишь всех нас, кто так хочет тебе добра…

И Вера согласилась.

— Теперь все слава Богу, и вы не должны больше грустить, наша Верочка вернется здоровая, сильная, веселая, — крепко пожимая на прощанье руку Смирнова, говорю я.

Что-то вроде бледной печальной улыбки на минуту осветило это поблекшее безжизненное лицо, глаза его с глубоким чувством смотрели на меня.

— Как, чем смогу я когда-либо отблагодарить вас за все, что вы делаете для моей бедной девочки? — опять слезы туманили ему глаза.

Мне стало совсем хорошо на душе, как давно уже не было. Теперь моя Верочка спасена; может быть, ее настоящая болезнь пришла даже кстати: благодаря ей все обратили внимание, приняли участие в Вере, и она раз и навсегда совершенно поправит, подновит свое