Стеклянная клетка. Автоматизация и мы - Николас Дж. Карр

Смит, кроме того, хорошо понял, как разделение труда будет способствовать его механизации, каковая, в свою очередь, еще более усугубит деквалификацию рабочих.

Разбив процесс производства на последовательность четко очерченных «простых операций», можно легко создать машины, которые и будут их выполнять. Разделение труда в пределах одного предприятия облегчает его механизацию – установление машин, выполняющих последовательность операций. В начале ХХ века деквалификация фабрично-заводских рабочих стала осознанной целью промышленников, взявших на вооружение философию «научного управления», разработанную Фредериком Тейлором. Веруя вслед за Смитом, что величайшее процветание наступит только тогда, когда работу можно будет выполнять с минимальным участием человека, Тейлор рекомендовал владельцам заводов и фабрик составлять для каждого работника подробные инструкции по обращению с машинами, описав каждое движение, каждую мысль [29]. Оптимальная эффективность производства достижима только на пути стандартизации труда, каковую следует закрепить в правилах, законах и предписаниях, а также в самой конструкции машин [30].

Механизированная фабрика, в которой рабочий и машина сливаются в жестко управляемое и высокопроизводительное единство, становится апофеозом инженерного искусства и эффективности труда. Индивид превращается в шестеренку этой превосходно отлаженной системы. Как и предвидели луддиты, он жертвует предпринимателю не только квалификацию, но и личную независимость. Потеря самостоятельности – это нечто большее, чем экономическая потеря. Это потеря экзистенциальная, как писала Ханна Арендт в вышедшей в 1958 году книге «The Human Condition» («Условие человека»): «В отличие от инструментов ремесленника, которые на каждом этапе процесса остаются его слугами, машины требуют, чтобы рабочий служил им, согласовывал естественные биоритмы своего организма с механическим ритмом машины» [31]. Технология претерпела прогресс (если здесь подходит это слово) от простых инструментов, расширявших самостоятельность работника, до машин, резко ограничивших ее.

Во второй половине ХХ века отношения между работниками и машинами несколько усложнились. По мере роста компаний, ускорения технического прогресса и взрывоподобного увеличения расходов потребителей занятость приобрела новую, неведомую ранее структуру. В экономике умножилось число менеджеров, клерков и узких специалистов; наметилось увеличение числа рабочих мест в области оказания услуг. Машины стали очень разнообразными, приняв самые причудливые формы. Они использовались массово, как на работе, так и вне ее. Тейлоровские идеи о достижении эффективности за счет тотальной стандартизации, хотя и продолжали оказывать сильное влияние на производство, были тем не менее смягчены во многих компаниях, которые сознательно предоставляли людям некоторую инициативу. Работник, подобный бездумной шестеренке, перестал быть идеалом. Внедренный в эту ситуацию компьютер быстро взял на себя в том числе и роль тейлоровского контролера, следящего за качеством работы людей. Руководители компаний быстро сообразили, что программное обеспечение представляет собой мощное средство стандартизации процессов по соблюдению технологических норм. Однако в форме персонального компьютера этот же инструмент стал гибким личным орудием, предоставившим владельцу большую самостоятельность и свободу, одновременно порабощая и освобождая его.

По мере того как автоматизация, завоевывая все новые и новые позиции, распространилась с заводов в офисы, проблема деквалификации работников стала темой ожесточенных дискуссий в среде социологов и экономистов. В 1974 году масло в огонь этих споров подлил Гарри Браверман, бывший котельщик, ставший социологом. В своей книге «Labor and Monopoly Capital: The Degradation of Work in the Twentieth Century» («Труд и монополистический капитал: деградация труда в ХХ веке») он, рассмотрев современные ему тренды в занятости и технической оснащенности рабочих мест, утверждал, что большая часть рабочих занята рутинным трудом, который не требует ни ответственности, ни ума, ни каких-то особых навыков. Люди становятся придатками машин и компьютеров. «С развитием капиталистического способа производства, – писал Браверман, – параллельно снижению сложности труда деградировало само понятие квалификации. Ее мера сократилась настолько, что сегодня сотрудник считается квалифицированным, если его специальность требует нескольких дней обучения; если необходимо несколько месяцев обучения – работа считается необычно трудной, а труд, для выполнения которого надо учиться полгода или год, вообще вызывает трепетное почтение» [32]. Ремесленное ученичество, указывает автор для сравнения, продолжалось по меньшей мере четыре года, а иногда этот срок достигал и семи лет. Насыщенный фактами и тщательно аргументированный труд Бравермана стал популярным среди читающей публики. Марксистский взгляд на ситуацию в накаленной атмосфере шестидесятых и семидесятых годов врезался в нее, как шип в паз.

Однако аргументы Бравермана впечатлили отнюдь не всех [33]. Критики его работ – а их было великое множество – обвинили Бравермана в переоценке важности традиционного ремесленного труда, в то время как он составлял очень небольшую долю в общем производстве уже в XVIII–XIX веках. Критики считали также, что автор придает слишком большое значение навыкам ручного труда синих воротничков, пренебрегая опытом межличностного общения и аналитического мышления, которые вышли на первый план во многих видах деятельности. Критика указывает еще на одну, более важную проблему, которая осложняет любые попытки выявить и истолковать смещение критериев квалификации в современной экономике. Она может принимать самые разнообразные формы. Для сравнения способностей не существует верных и объективных критериев. Является ли сапожник XVIII века, тачавший обувь у себя дома на верстаке, более искусным работником, чем маркетолог, составляющий на компьютере планы продвижения продукции? Является ли штукатур более квалифицированным работником, чем парикмахерша? Если слесарь с судоверфи потеряет работу и выучится на мастера по ремонту компьютеров, то возрастет его профессионализм или нет? У нас нет критериев, определяющих верные ответы на эти вопросы. В результате не прекращается полемика о перспективах квалификации. Картина становится более четкой, если мы рассмотрим ее на примере конкретных профессий.

Проанализировав несколько случаев, мы увидели, что по мере усложнения машин деятельность рабочего становится проще и легче. Все уже успели забыть, что одно из важнейших исследований эффектов автоматизации было выполнено в пятидесятые годы профессором Гарвардской экономической школы (Harvard Business School) Джеймсом Брайтом. Он с исчерпывающей добросовестностью исследовал влияние автоматизации на рабочих в 13 отраслях промышленности – от машиностроительных заводов до пекарен. Изучив особенности этих отраслей, Брайт составил иерархию уровней автоматизации. Она начинается с простых ручных инструментов и, пройдя 17 уровней, заканчивается сложными саморегулирующимися машинами, оснащенными сенсорными механизмами, петлями обратной связи и электронными органами управления. Брайт проанализировал и изменения различных требований к квалификации в зависимости от степени автоматизации машин: физические усилия, умственные, сноровка, концептуальное понимание и т. д. Брайт показал, что повышение уровня профессионализма требуется только на самой ранней стадии автоматизации, когда на рабочих местах внедряются мощные ручные инструменты. По мере установки более сложных машин требования начинают снижаться, а потом, когда рабочий научится управлять автоматизированной саморегулирующейся машиной, нужда в каком бы то ни было мастерстве вообще практически отпадает. «Представляется, – писал Брайт в 1958 году в книге “Автоматизация и управление”, – что чем более автоматизированной становится машина, тем меньше работы остается на долю оператора» [34].