Учебник вымогателя, или Искусство владения навахой, ножом и цыганскими ножницами - Денис Леонидович Черевичник

Рис. 27. Х. Гарсия Феррис. Cassa de socorro мадридского района Ла Латина, 1929 г.

Вскоре к сонму этих голосов присоединились и французские ветераны наполеоновских войн, которым довелось познакомиться с навахами испанских герильеро. В итоге все эти совместные усилия по демонизации испанцев и дискредитации страны принесли свои плоды. Так, например, в 1848 году, незадолго до выхода «Учебника вымогателя», мадридские газеты с горечью констатировали, что «за границей Пиренеев каждый испанец, если он не цыган и не контрабандист, а также каждая испанка, которая не носит наваху за подвязкой, считаются фальшивыми». И что «ни в одной немецкой деревне не поверят, что испанец настоящий, если он не занимается преступным ремеслом»2.

Не снимая ответственности с англичан, тем не менее хочу заметить, что и сами испанцы в немалой степени ответственны за формирование инфернального образа своей страны и ее жителей. Несомненно, этому поспособствовали и торговцы из бесчисленных оружейных лавок Испании. Так, достаточно показательную презентацию товара описал в своих воспоминаниях российский офицер Николай Неведомский: «Альбасет, городок в Мурсии, славится по всей Испании ножами лучшего закала. Притом Альбасет с такими закоулками, что испанцу, купившему нож, не надо далеко идти, чтоб без опасения испытать на прохожем доброту своей покупки. Зайдите к продавцу ножей. Он разложит их перед вами целыми грудами различной длины и ширины и, если хотите, скажет вам, как употреблять нож сообразно его величине. Когда кабальеро дорого ценит свою кровь и не хочет больше видеть глаз своего неприятеля — какого-нибудь еретика, «нового христианина», то лучше не надо этого маленького ножа. Правда, он немножко больше перочинного ножика, но стоит только крепче схватить рукоятку и наровить концом в спину между плеч, он не повернёт головы, чтобы показать свои глаза тому, кто не хочет видеть его глаз. Этот маленький нож точно такой длины, какая нужна для того, чтобы при ударе в спину между плеч конец дошёл до сердца.

Рис. 28. Ссора в таверне. 1864 г.

О, я вижу, что кабальеро — старый христианин, не любит смотреть в спину своему неприятелю. Вот нож для удара спереди: только стоит его концом коснуться груди, повести руку вниз, и желудок у ног кабальеро! Притом эту наваху можно спрятать за пазуху, как сигару» но когда у кабальеро есть красавица со слабыми нервами, которой не нравится пазуха с ножом, тогда кабальеро может опустить его в сапог правой ноги, разумеется, рукояткой вверх, чтобы в случае надобности стоило только протянуть руку по шву и немножко наклониться. Может быть, кабальеро хочет прославиться в глазах католического короля и всех мадридских красавиц: вот наваха, которую можно смело скрестить с рогами андалузского быка… Может быть, кабальеро не любит, чтобы к нему на улице, на дороге подходили слишком близко добрые и недобрые люди: вот наваха такой величины, что и старый христианин, увидя её рукоятку, торчащую из-за пазухи кабальеро, скорее возьмёт в сторону, нежели решится посмотреть, каков клинок у такой рукоятки».

Очевидно, подобная практика продаж была достаточно широко распространена в Испании, так как и Ричард Форд писал в 1855 году, что, согласно местной поговорке, основное предназначение испанского ножа — это «резать хлебушек и людей». Когда испанские ножовщики расхваливали свой товар, то говорили: «Es bueno para matar» («Хорош для убийства»). И это не было лишь фигурой речи или красочной метафорой3. Также, чтобы придать товару особый драматизм, производители навах декорировали свои изделия желобками, заполненными красной краской, идущими по всей длине клинка4. В 1865 году Давилье предположил, что эти полосы должны были символизировать ручьи крови, стекающие по клинку5. А в 1895 году, через тридцать лет после Давилье, декор клинков навах в виде запёкшейся крови описал Эдмондо де Амичис6.

Рис. 29. Попытка растащить дуэлянтов в таверне. Литография, XIX в.

Рис. 30. Андалусцы на фоне Гибралтарской скалы с английским флагом. Испанская карикатура, 1900 г.

В испанских газетах, уголовных делах, апелляциях и кассационных жалобах XVIII и XIX веков мы видим сотни свидетельств о кровавых дуэлях на ножах, проходивших чуть ли не на каждом углу — нередко прямо на глазах у всё тех же многочисленных туристов и путешественников. После каждого праздника в «casa de socorro» — хосписы, также выполнявшие функции перевязочных, доставляли десятки убитых и тяжелораненых в поединках. Как писал Немирович-Данченко: «Сколько сегодня выпотрошенных на ферии. Все Cazas de socorsos полны будут к утру… Режутся и за своих красавиц, и за обидный взгляд, и за сомнение, выраженное приятелем к его рассказу, и из-за платежа. Я, проходя мимо одной таверны, слышу отчаянный крик, вхожу — ссора.

Два mozo cruo поднялись из-за стола, побледнев как смерть, с округлившимися от бешенства глазами.

— Плати!

— Плати ты! Ты меня звал сюда.

— Нет, ты!

— Так ты не держишь слова?

— Зато я умею держать наваху!

Я еще не успел понять, в чем дело, как один из них уже катался по земле с ножом в животе, а другой бился и ругался в сильных руках схвативших его людей…

А то здесь же показалось одному mozo cruo, что на его маху сидевший рядом за столиком парень посмотрел насмешливо. На беду и этот был столь же «сырой»…

— У вашей милости рот не на месте! — воскликнул первый, бешено сверкая глазами. — Я вам его до ушей разорву.

— Вы, кум, кажется, похожи на собаку, которая громко лает, а кусаться не смеет, — ответил ему тот…

— Я собака?

— Да… И мне хочется послушать, как вы визжите от пинков.

Первый крикнул и бросился на второго. Маха в отчаянии закрыла лицо и зарыдала. Никто не смел вмешаться — вступаться в такие «дела чести» здесь рискованно, оба противника остервенело искромсают вас навахами. Я не ждал конца. Слишком отвратительна эта поножовщина»7.

Обо всём этом многие из очевидцев-иностранцев, также посещавших эти фиесты, таверны и уличные кафе, разумеется, не забывали упомянуть в служебных отчётах, газетных репортажах, путевых за метках и мемуарах, добавив красочных подробностей. Свою роль сыграли и пуританские корни протестантской морали, этики и трактовки личной чести, заложенных ещё Генрихом VIII и рьяно насаждаемых последней представительницей Тюдоров Елизаветой I, непримиримой противницей католической веры. Кстати, надо заметить, что и немалая доля ответственности за последующую демонизацию святой инквизиции, создание мифа о её